Юрий Поляков - Пересменок. Повесть о советском детстве

— Кажется или точно?

— Исчез... Я в заявлении напишу.

— С заявлением пока подождите.

— Ах, нет, простите! Плащ я в химчистку сдала.

— Вот, уже лучше! А с сыном вам следует серьезно поговорить. Лучше сводить к детскому инспектору.

— Отец с ним поговорит. А этот ваш Бляудинов...

— Билялетдинов. И он такой же мой, как и ваш.

— Нет, послушайте, этот аферист специально днем по квартирам шастает, когда взрослые на работе, а дети... ради пистолета... чистые души...

— Допустим. Сынку-то сколько лет?

— Двенадцать.

— Не младенец, должен уже за свои действия отвечать. Как у него вообще... с соображением? Врачам не показывали?

— Зачем? Вы с ума сошли! Наш мальчик для своих лет невероятно развит! — вскинулась пархаевская мамаша, и скрученные бумажки (ага, вспомнил: папильотки) смешно подпрыгнули в ее пружинистых волосах.

— Невероятно, говорите? Оно и видно.

Появился смущенный дядя Амир. Казалось, он нес, обхватив и прижав к груди, человека, одетого в кожаное пальто.

— Что же вы себе это позволяете, гражданин Билялетдинов? — спросил, качая головой, участковый.

— Гражданин начальник, мальчик сам отдал! — рыдающим голосом объяснил дворник. — По-честному. Вес. Цена. Как в заготпункте. Пугач очень хороший. Только отлили. Теплый совсем был.

— Разберемся. Дора Вениаминовна, вещи проверьте! А где унты?

— Завтра дам.

— Допустим. Иначе, Амир Раисович, следом за Равилем на лесоповал отправлю!

— Аллахом клянусь! Утром сам принесу гражданочке на дом и пугач заберу.

— Пугач забирать не надо, чтобы тебе впредь наука была.

— Как скажешь, начальник...

— Ну, вот видите, Дора Вениаминовна, никакого заявления писать не надо! — повеселел капитан Антонов.

— А если не принесет? — нахмурилась Пархаева.

— Тогда напишете заявление. Заведем дело. И ответит гражданин по всей строгости советского закона! А с Леонидом надо очень серьезно поговорить или лучше даже — выпороть.

— Как вы можете, товарищ капитан, мы детей не бьем! — снова вскинулась она.

— Оно и видно. Поехали... — Участковый ударил ногой по педали, вскочил в седло, и они умчались, оставив горькое облако дыма.

— Сам вещи отдал, клянусь Аллахом! — повторил вдогонку дядя Амир, почему-то улыбаясь, и я впервые заметил: зубы-то у него золотые, а не железные, как у Антонова.

Дворник ушел в дом, а мы продолжили игру в «Землю», и в тот день я впервые победил — наверное, из-за того, что Ренат сильно переживал за отца. А вообще-то он здорово кидает нож, который ему специально изготовил и прислал с «откинувшимся другом» старший брат Равиль из Медвежьегорска. Лезвие с наборной ручкой, как его ни брось, всегда глубоко втыкается в землю, это потому, что вовнутрь запрятан кусочек свинца — для равновесия. А у меня ножик самый обыкновенный, купленный в «Хозтоварах» за рубль двадцать семь копеек — с ручкой в виде пластмассовой лисы. Но в тот день у Рената не осталось земли даже для того, чтобы встать на нее хотя бы одной ногой, и он признал поражение, а потом всем врал, будто поддался, так как ему просто надоело со мной играть. Я обиделся и месяц с ним не разговаривал...

А теперь вот скучаю и часто вспоминаю моего друга. Прошлой осенью их пристройку, похожую на хижину дяди Тома, снесли и разровняли бульдозером за неделю. Там теперь пустырь, усыпанный битым кирпичом, шифером и стеклом. А Билялетдиновым дали новую квартиру где-то в Чертанове, которое так называется, потому что находится, как сказал Тимофеич, у черта на рогах. Уезжали они на грузовике с прицепом — так много у них оказалось вещей. Мы с ребятами стояли и махали вслед, покуда машина не скрылась, повернув на Бакунинскую улицу...

12. Мушкетеры короля

Год назад я шпагой попал Ренату в глаз. До сих пор, когда вспоминаю ту жуткую историю, у меня выступают на коже мурашки, а во рту делается кисло, будто я проверил языком контакты батарейки для фонарика.

Дело было так. Посмотрев раз пять в «Радуге» и в «Новаторе» фильм «Три мушкетера», мы поняли: игры в казаков-разбойников закончились. Пора заняться делом! А тут как раз французский потомок Серега Шарманов нашел в плитах моток неизвестно откуда взявшейся там толстой проволоки. С помощью зубила мы нарубили ее на куски необходимой длины и выровняли молотком на поребрике. Сначала Колька Виноградов предложил пролезть на пути Казанки и там разложить проволоку на рельсах. После прохождения состава мы, по идее, должны были получить плоские клинки, совсем как настоящие. Во всяком случае, такая же операция, проделанная с длинными гвоздями, давала настоящие кинжалы, которые, правда, потом надо было долго точить об асфальт, и тупились они после первой же обструганной палочки. Но совсем недавно к нам в школу приходил железнодорожник в красивой форме и, хмурясь, говорил, что в последнее время участились случаи, когда несознательная детвора, посмотрев антипедагогический фильм «Армия Трясогузки», в порядке вредительства кладет на пути разную железную дрянь, а это может привести к крушению и даже человеческим жертвам. А с вредителями, даже малолетними, у нас разговор короткий.

В колонию никому не хотелось, пришлось довольствоваться проволочными клинками, насадив их на деревянные рукояти, полученные из распиленного на чурки черенка от сломанной лопаты, валявшегося в сарайчике дяди Амира. Эфесы мы вырезали из мягких жестяных коробок, испещренных смешными иероглифами, в такой таре на завод привозят китайский яичный порошок. Правда, Шармана за испорченные большие ножницы мать-портниха потом наказала: кроить ими материал после жести стало невозможно! Но д’Артаньян и не такие лишения перенес на пути к заветной цели — голубому плащу и благосклонности Констанции. Чтобы эфесы не сползали вниз, мы подмотали их тонкой медной проволокой, ее завались на заднем дворе «Физприбора». В мушкетерские плащи легко превратились холщовые мешки из-под соли, которые мы с Мишкой вынесли с завода под видом грязного белья, когда ходили в душ. Их пришлось хорошенько вытрясти и выбить, как ковры, развесив на турнике, а шармановская мамаша, раскаявшись, что подняла руку на ребенка, распорола мешки по двум швам, вырезала отверстия для головы, а потом замочила в густо разведенной синьке. Оставалось гуашью, красной (для мушкетера) и черной (для гвардейца), нарисовать спереди и сзади кресты.

Сложней всего оказалось добыть шляпы — а без них, как понимаете, никто в тебе не только Атоса или Портоса, даже какого-нибудь занюханного Планше не признает. Мы от отчаяния уже собрались слепить «наполеонки» из бумаги, но не из газет, как иногда делают перегревшиеся на солнышке граждане, а из крашеного ватмана. И тут Ренат обнаружил в том же сарайчике целый склад всевозможных шапок, кепок и шляп, конечно старых, потрепанных, а то и рваных, ведь их сдали с глаз долой запасливому дяде Амиру в виде утильсырья. Зачем он берег этот хлам, непонятно. Видимо, для нас... Оглядев рвань, я всех успокоил: в давние времена дворяне по сто раз на дню, приветствуя знакомых, обметали в поклоне полями шляп мыски своих ботфортов, и можно себе представить, в каком состоянии были их головные уборы! С разрешения отца (татары тоже детей любят) Ренат раздавал нам эти шляпы перед началом игры, а потом собирал и относил в сарайчик.