Юрий Поляков - Пересменок. Повесть о советском детстве

— Не плачь, боец, у меня в «бондарке» есть такой клей, что станет твоя маска герметичной, как глубоководный батискаф! Погружайся хоть в Марианскую впадину!

Но от чудо-клея резина сделалась пористой и твердой, как пенопласт, а потом и вообще рассыпалась. Теперь я еду к морю без маски, а это, как говорит дядя Юра, то же самое, что выдвигаться на курорт без жены. Или с женой? Забыл.

Наконец мы пересекли Садовое кольцо. Справа, в кассу углового кинотеатра «Спартак», стояла очередь, но на какой фильм, непонятно: афиша прикреплена вверху, над карнизом второго этажа. Из автобуса не видно.

Лида тем временем порылась в сумочке и тяжко, со всхлипом вздохнула, а подбородок у нее предательски задрожал.

— Ну вот!

— Что случилось?

— Я Вальке хотела на работу позвонить, спросить, что тебе из еды в дорогу купить, приготовила две копейки и забыла на столе. Из-за твоих консервов для рыбок!

— Нет, из-за желатина! — возразил я.

— Какая теперь разница?

— Большая. Не волнуйся, у меня есть чем позвонить.

— Опять? — строго спросила она.

— Не переживай, мне в столовой сдачу дали.

— Точно?

— Точно! — Я нашел в кармане и протянул ей двушку.

— Ну смотри у меня!

О, это совсем особая история! Однажды Ренат притащил откуда-то целый ящик алюминиевых кружочков — отходов штамповочного цеха, где работал его дядя Шамиль. Мы как раз играли в мушкетеров, и нам страшно не хватало для достоверности «пистолей», которыми буквально швырялись все: и король, и кардинал, и мушкетеры, и гвардейцы, причем целыми кожаными мешками, — мол, получите, любезнейший, и избавьте меня от благодарностей! Я вот дожил почти до тринадцати лет и еще ни разу не видел, чтобы кто-то, расплачиваясь в магазине, метнул на прилавок бумажник или портмоне — мол, сдачи не надо! Широко жили во времена Людовика Тринадцатого!

И вот нам вдруг привалило такое богатство! Ренат половину оставил себе, а остальное разделил поровну между нами — мушкетерами. Первым делом мы начали играть на «пистоли» в кости, как Атос с Портосом и Арамисом. Откуда у нас кости? Странный вопрос! К любой раскладной игре, будь то «Золотой ключик» или «Доктор Айболит», прилагаются кубики с черными точками на гранях, их надо бросить и сделать фишкой столько ходов, сколько выпало очков. Но мы-то играли не на «ходы», а на «пистоли». Бабушка Маня из старого носка сшила мне специальный мешочек на затягивающемся шнурке, и я теперь мог, как в кино, бросить на стол с тяжелым звоном кошелек и устало сказать: «Возьмите, милейший, выпейте за меня бургундского с хорошим каплуном, но избавьте от ваших благодарностей!» (Все время забываю посмотреть в словаре, что такое «каплун».) Потом, конечно, я забирал свой мешочек назад.

И вдруг Колька Виноградов выяснил удивительную вещь: с помощью наших «пистолей» можно звонить из телефона-автомата. В общежитии есть «казенный» телефон, он стоит у коменданта Колова, но к нему почти всегда очередь, а говорить можно не больше пяти минут. К тому же все смотрят тебе в рот и внимательно слушают. А тут ты, как взрослый, входишь в кабинку, закрываешь дверь, снимаешь трубку, слышишь гудок, опускаешь в щель «пистоль» — и пожалуйста: «Алло, тетя Валя, это я, Юра... Как жизнь молодая?» Так продолжалось больше месяца. Но вот однажды Лида торопилась на семинар, я увязался с ней, так как райком рядом с Пушкинской библиотекой, да и мороженое можно по пути ненароком выпросить. Когда мы подходили к остановке, она вдруг вспомнила, что не позвонила подруге Шилдиной и не поздравила с днем рождения. Троллейбуса не было, а рядом, сбоку, к торговому техникуму притулились две будки с автоматами. Лида, так же как и сегодня, сунулась в кошелек, но не нашла двухкопеечную монету и чуть не заплакала от огорчения, глаза у нее всегда на мокром месте.

— Как же так? Ну вот опять...

Я свеликодушничал, достал из мешочка пару «пистолей» и объяснил, как пользоваться: надо протолкнуть «монетку» в щель чуть сильнее, чем обычную двушку, ведь алюминий гораздо легче меди. Лида сначала просветлела лицом, даже сделала несколько шагов к автоматам, но потом на­хмурилась:

— И давно ты так звонишь?

— Нет, — соврал я, понимая, что влип, как Шурик в «Операции “Ы”».

— Сколько раз?

— Ну, пять-шесть...

— Врешь!

— Не больше десяти! — сознался я, уменьшив свою вину втрое.

— Значит, ты обманул государство на двадцать копеек! Да, это немного, но, встав на такой опасный путь, ты можешь далеко зайти! Понимаешь?

— Я больше не буду! На семинар опоздаешь! — кивнул я на приближавшийся троллейбус.

— Ты кем вырастешь?

— Кем?

— Каз-но-кра-дом! — по слогам ответила Лида. — Отдай!

— Я сам выброшу!

— Врешь! Дай сюда!

Я покорно отдал мешочек с «пистолями», спросив жалобно:

— А что ты с ним сделаешь?

— Отнесу на помойку!

— Но мы же играем в мушкетеров...

— За такие игры в колонию отправляют! — отрезала Лида и побежала на посадку, оставив в воздухе суровый запах «Красной Москвы».

«Москвой» она душится, когда идет в райком, а если в гости, то пробником «Ландыш серебристый».

На следующий день я бросился к моему другу Ренату, чтобы он из своего ящика отсыпал мне еще «пистолей», но в хижине Билялетдиновых страшно ругались по-татарски. Выскочив ко мне на минуту, Ренат быстрым шепотом объяснил, что его младший брат Махмуд додумался ходить к Бауманскому метро, где у входа стоят четыре будки, и продавать «пистоли» гражданам, оказавшимся без телефонной мелочи, на пятачок три алюминиевых кружочка. За неделю он наторговал на трешку. Там его и взял за ухо участковый Антонов, случайно проходивший мимо. Для начала капитан ограничился строгим разговором с дядей Амиром и конфискацией ящика с «пистолями», а их оставалось столько, что звонить можно до пенсии. В общем, дворник отлупил Махмуда заодно с Ренатом метлой, да и дяде Шамилю тоже досталось за пособничество.

На этом история не кончилась. Где-то в марте я пошел за картошкой... Нет, не в магазин «Овощи — фрукты». Тут надо объяснить. У нас в общежитии, на площадке, которая когда-то была частью большого зала с мозаичным полом, справа у стены стоят высокие, до самого потолка, шкафы с секциями, одна из которых отведена нашей семье. Отец внизу набил частые планки и сделал два отделения: маленькое для моркови, а большое для картошки, ее все общежитие осенью покупает мешками с грузовиков. В магазине она стоит 10 копеек за килограмм, а если прямо из колхоза, «с машины», выходило, как подсчитала Лида, 8 копеек, и картошка эта лучше магазинной, почти отборная. В большой отсек умещалось три мешка, и этого хватало до весны. Морковь покупали с тех же грузовиков — ведрами, и тоже выходило дешевле, чем в магазине.

Так вот, выгребая со дна остатки картошки, я вдруг обнаружил в углу на дне мой мешочек с «пистолями». Оказывается, Лида не выкинула его на помойку, как обещала, а спрятала. Почему? А потому что она физически не может ничего выбросить, даже никчемную дрянь. Тимофеич ее так и называет — «старьевщица»! Я не рискнул взять весь мешочек, так как наш отсек закрывается на почтовый замочек, а ключ висит в комнате на гвоздике, поэтому меня сразу бы вычислили, как Иоганн Вайс — агента абвера. Я отсыпал полгорсти «пистолей» и снова хотел кому-нибудь позвонить. Но, видимо, с тех пор что-то в телефонах переделали: кружок проскакивал в щель, на том конце провода снимали трубку, говорили «алло», но моего ответа не слышали... Оставалось проиграть бессмысленные «пистоли» в кости, что я и сделал. Но тут Петька Кузнецов по секрету раскрыл мне другой, новейший способ звонить без денег...