Юрий Поляков - Пересменок. Повесть о советском детстве

— А почему же тогда майор Курочкин не вычеркнул слова «в бою за Социалистическую Родину»? — спросил я. — Ведь Илья Васильевич фактически не доехал до фронта...

— Понимаешь, — не сразу ответил дед Жоржик, снова взявшись за сердце. — Так-то оно так... Как же тебе объяснить... Если не было прикрытия с воздуха и зениток, мы сами стреляли по немецким самолетам из винтовок. Иногда сбивали, как Василий Теркин. Сам я не видел, но в газетах про это писали. Илья Васильевич, думаю, тоже стрелял, значит, в бою все-таки участвовал.

— А если участвовал, значит, проявил «геройство и мужество». Почему тогда майор Курочкин вычеркнул?

— Юрочка, — взмолился дед Жоржик. — Ну не спрашивай ты меня про это! Ну пожалей ты мое больное сердце! — И он дрожащими руками из маленькой пробирочки стал вытряхивать на бугристую ладонь крохотные белые таблетки нитроглицерина.

Я запомнил это трудное название только потому, что в «Таинственном острове» колонисты дробят скалы страшной взрывчаткой, которая мощнее динамита в десять раз и называется тоже нитроглицерином. Удивительное дело: с помощью одного и того же вещества можно лечить сердце и стирать с лица земли целые горы!

...Два года назад мы с Лидой забирали из магазина первый том Детской энциклопедии. Там еще работала уборщицей баба Нюра, она хорошо помнила моего погибшего дедушку и, увидев меня, воскликнула:

— Как же ваш мальчик похож на Илью Васильевича! Две капли! Ах, какой был чуткий и отзывчивый человек! Никогда ни на кого не кричал, всегда поможет, объяснит, пораньше домой отпустит. Мы его всем коллективом на фронт провожали. Прямо тут, в магазине, после работы стол накрыли. А он выпил и заплакал навзрыд: «Не вернусь, не вернусь я, чует мое сердце... Родные мои, прощайте навек!»

Когда мы пришли за вторым томом, Лида спросила продавщицу, мол, как там наша баба Нюра, что-то ее не видно?

— Нет ее...

— А где же она?

— В лучшем из миров... — ответила та, вздохнув.

— Все там будем... — всхлипнула Лида и стала вытирать слезы платком.

Считается, что мы, дети, плаксы, что у нас глаза на мокром месте, но, по моим наблюдениям, взрослые тоже плачут, и довольно часто...

— Что значит «в лучшем из миров»? — спросил я, когда мы вышли на улицу.

— Значит, умерла.

— Странно... Я думал, лучший мир — это коммунизм.

— Так и есть. Но коммунизм — это лучший мир на этом свете.

— Выходит, и на том свете коммунизм? — удивился я. — Тогда зачем его строить, если все и так там будут?

— Не мели вздор! — возмутилась Лида. — Что у тебя за голова такая? Все всегда переиначишь по-своему!

А вечером, перед сном, ошибочно думая, что я давно дрыхну без задних ног, она шепотом докладывала Тимофеичу про наш разговор.

— Так и сказал? — присвистнул отец.

— Тише! Так и сказал...

— Мозговитый парень у нас растет! Иногда скажет что-нибудь — хоть стой, хоть падай!

— Наверное, после школы в институт пойдет, — предположила маман.

— Есть такое дело! Ой, а что это у нас там?

— Миш, ну не надо, Профессора разбудим!

...От троллейбусной остановки до Гаврикова переулка рукой подать — метров сто. На противоположной стороне улицы, возле единственного в Москве магазина «Автомобили», заполонив тротуар и часть мостовой, как всегда, толпились автолюбители. Башашкин называет их автомечтателями. В основном это солидные мужчины со всех просторов необъятного СССР, но особенно много пузатых грузин в кепках-«аэродромах». Время от времени автомечтатели отлучаются в угловой гастроном № 21, чтобы перекусить и промочить горло. Возвращаются они шумные, веселые. Если поблизости притормаживает «победа», «Волга» или даже «москвич», толпа окружает машину, выясняя у водителя, не хочет ли он срочно продать свой автомобиль, и очень огорчается, узнав, что тот приехал по поводу запчастей.

Однажды мы с отцом шли из бани. Вдруг автомечтателей как ветром сдуло: все ринулись к сверкающей белой «Волге» без номеров, медленно свернувшей с Бакунинской улицы в Гавриков переулок и остановившейся у заправки на Спартаковской площади. Впереди бежали, придерживая руками кепки, тучные грузины. У магазинных дверей, обычно запруженных, стало пустынно, точно у входа в агитпункт.

— Зайдем? — предложил Тимофеич.

— Можно.

Внутри, к моему удивлению, тоже было немноголюдно. Магазин, несмотря на скромный фасад, оказался просторным, почти как крытый рынок. У стены наискосок выстроились автомобили с поднятыми капотами: «победа», «Волга», новый «москвич», мотороллер и мотоциклы — с коляской и без. На лобовых стеклах белели бумажки со словами: «Образцы не продаются».

— Как же они сюда заехали? — спросил я, оглядевшись и не обнаружив очевидных ворот.

— А шут их знает, — честно ответил Тимофеич.

Вдоль выставочных машин тянулась красно-зеленая ковровая дорожка. (Наверное, такая же устилала когда-то лестницу нашего общежития!) По дорожке бродили такие же, как мы, ротозеи и тихо, будто в музее, делились впечатлениями. За ними с усмешками наблюдали продавцы в синих сатиновых халатах, все как на подбор солидные мужчины, хотя, например, в гастрономе за прилавками стоят одни женщины, кроме мясников разумеется.

На глупый вопрос автомечтателя, как купить машину, следовал ответ:

— Только по открыткам.

Но если кто-то интересовался мотором или внутренней отделкой, продавцы снисходительно, не без гордости объясняли, не жалея лошадиных сил, могли даже за рубль пустить посидеть внутри, но при условии: не крутить руль и ничего не нажимать. Мне очень хотелось залезть на бархатное сиденье, но отец сказал: рубль — тоже деньги, а машину мы себе все равно никогда не купим, даже если будем питаться одними сухарями, запивая водой из-под крана. Зато я исподтишка потрогал ручной тормоз мотоцикла.

Пока мы глазели, в магазин, хмурясь от счастья, вошел серьезный человек с заветной открыткой, его тут же взяли под локоток и вежливо повели за дверь, обитую черным дерматином. На ней красовалась табличка с золотыми буквами «Директор», а ниже оставался просвет, куда вставлялась картонка с фамилией и инициалами, написанными от руки.

— Опять новый И.О., — хмыкнул кто-то из бывалых.

— А старый?

— Сидит. Они тут долго не задерживаются.

Проводив посетителя с открыткой к директору, продавец устало посоветовал ротозеям времени зря не тратить, а лучше встать в живую очередь. Тетрадочка со списком снаружи у какого-то Михаила Исидоровича, он же знает, когда ближайшая перекличка.

— А толку! — проворчал осведомленный автомечтатель. — Все равно машины по учреждениям и предприятиям распределяют. Здесь остатки продают.

— И правильно! А то бы у нас один Кавказ на тачках разъезжал.

— Зимой надо записываться! — бросил кто-то на ходу.