Виктор Пелевин - Transhumanism Inc.

Таков был путь — нырнуть в тщету и боль, чтобы выйти из нее и вознестись к небывалому счастью. Быть всем. В этом и заключался смысл названия «Гольденштерн Все». Высокий, тайный и прекрасный смысл, который он только что вспомнил.

Он летел все выше и быстрее, поднимаясь сквозь разреженные слои бытия, пересекая границы возможного — и наступила секунда, когда он ясно пережил, как только что одновременно был глупой девочкой по имени Маня, с которой в этот раз начался его восход, ее подругой и терапевтом Офой, теткой, отцом, друзьями и подругами по лицею, пьяными скоморохами, злобным мозгом в чемодане и даже задушенными курами. Он был каждым из них — и никем.

Его личная симуляция была совершенна. Он был бесконечно счастливой всесильной сущностью, для развлечения распавшейся на множество ограниченных и полных боли жизней. И теперь цепная реакция вовлекала в сферу его восприятия даже те сознания, которые изначально не были частью симуляции — и их становилось все больше. Такое невозможно было подделать. Бог возвращался домой, приближаясь к своему тайному трону, окончательному состоянию Всего Сразу, ждущему в конце пути.

Прекрасный взлетел к вершине купола и замер на секунду под его высшей точкой — золотой звездой своей славы. Предчувствие небывалой радости залило его, переполнило — и сожгло… А когда секунда вечности наконец прошла, он с удивлением понял, что Невыразимое уже кончилось.

Счастье покидало его — как всегда…

Но почему?

В звезде была надпись на древнем языке. По условиям симуляции он забывал ее вместе со всем, что было прежде — и каждый раз видел как бы заново.

Гольденштерн прочел надпись, изумленно замер в зените, распрямил свои энергии, лучи и крылья — и вспомнил главное: почему бог пустил его на эту ступень совершенства. И еще — что такое бог.

И тогда, сжавшись от гнева, боли и ужаса в клуб багрового огня, он развернулся в потоке причин и следствий и начал новое низвержение к узким и слепым человеческим смыслам — чтобы забыть все то, что понял минуту назад.

Сасаки-сан относил себя к вымершей расе, обитавшей в мире — и в Японии тоже — когда-то очень давно.

Такие, как он, в большинстве своем не дожили даже до революции Мэйдзи: поубивали друг друга мечами и пиками еще в Средние века. Сасаки не был военным. Во всяком случае, в этой жизни — монахи секты Шингон говорили ему, что в предыдущем существовании он был сначала дзенским монахом, а потом офицером армии вторжения в Бирме. Но в своем сердце он был воином.

Он происходил из самурайской семьи и до сих пор хранил несколько фамильных мечей, одним из которых (малым и прямым) убил себя далекий предок в день капитуляции. Сасаки-сан был уверен, что сделал бы то же самое. Он не слишком ценил жизнь и ее убогие радости. Но уважал смерть — как нечто, прерывающее тоску человеческого существования.

Сасаки-сан был уверен, что мир уже много столетий населяют вырожденцы — но не считал себя одним из них. Он был освобожден от ношения QQ-nekko и социального импланта по медицинским причинам. Документы, удостоверяющие фальшивую мозговую патологию и душевную болезнь, он купил за большие деньги через якудз. Очень дорого и рискованно. Но ошейник разрешили снять.

Сасаки-сан не делал ничего такого, что следовало скрывать от общества — он просто не хотел ходить в ошейнике. А фальшивая болезнь мозга позволяла держать рот на замке почти всегда. На людях Сасаки подволакивал ногу, порол чушь и чувствовал себя изрядным Гамлетом — но не таким, конечно, как в рекламе «TRANSHUMANISM INC.» Особое удовольствие он получал от спектакля потому, что пребывал в прекрасной физической и душевной форме.

Сасаки-сан был фехтовальщиком. У него был восьмой дан кендо. Он мог не то что разрубить муху мечом — а поймать ее палочками для еды. Сасаки, конечно, мог бы прокормиться своим мастерством, если бы захотел. Мог бы серьезно разбогатеть — его приглашал в Москву сам кукуратор Добросуда, до ухода в банку увлекавшийся боем на мечах.

Но обучать сердобольскую гвардию Сасаки не захотел — с северным деспотом связываться не стоило, и даже не по этическим причинам. Бро кукуратор фехтовал длинным двуручным мечом и рапирой, в средневековом европейском стиле, отличавшемся от искусства катаны, и замучил бы царственными советами из своей банки.

Лучший способ избежать проблемы — не ходить туда, где она возникнет. К этому, если разобраться, и сводится вся житейская мудрость.

Искусство, которым Сасаки зарабатывал на жизнь, было другим, но вписывалось в семейную традицию вполне.

Сасаки-сан строил боевые механизмы.

Конечно, не реальных дронов-убийц, смертельных кибернасекомых или что-то подобное. Этим занимались серьезные компании, и конкурировать с ними одиночка не мог.

Его боевые механизмы были куклами воинов в натуральный размер, практически неотличимыми от людей. Они насмерть рубились друг с другом боевыми мечами на потеху зрителю. Куклы были произведением искусства — и Сасаки-сан верил, что в каждую из них переходит на время часть его жизни. Когда механизм погибал в поединке, жизненная сила возвращалась. Сасаки-сан чувствовал такие вещи тонко.

Куклы были его собственного дизайна. Механическая сторона была проста — в основе лежал легкий пластиковый эндоскелет с мускульными микромоторами. Конструкции такого типа еще век назад участвовали в танцевальных конкурсах — и побеждали людей в чечетке и танго, поэтому Сасаки-сан мало думал о технических вопросах. Все они были давно решены.

Искусство заключалось в том, чтобы превратить этот эндоскелет в человека. Или в его убедительное подобие.

Сасаки-сан научился делать синтетические жилы, полные реально выглядящей крови — и переплетал их с электрическими нервами так, чтобы удар меча действовал на куклу как на живого человека. Ее можно было слегка ранить. Можно было ранить тяжело. И можно было убить. Сам эндоскелет почти всегда оставался целым и работоспособным — но Сасаки-сан никогда не использовал моторные каркасы повторно. Экономия сравнительно со стоимостью конечного продукта была бы небольшой — но что-то важное в духовной стороне его искусства нарушилось бы.

А Сасаки-сан абсолютно точно знал, что у его искусства есть духовная сторона. Не в смысле высокого идейного содержания, а в самом прямом значении.

Он верил в духов.

Это было сложно объяснить. С одной стороны, он понимал, что на мечах рубятся фехтовальные программы. Еще бы ему не понимать — код был написан несколькими программистами под его личным руководством. Но одновременно Сасаки-сан был уверен, что духовная сущность может вселиться в созданный им механизм.