Титус Попович - Жажда

Спинанциу начал нервничать. Он надеялся, что попадет в дом, пусть даже самый жалкий, где можно будет беседовать с этой скотиной с глазу на глаз, а разговор пришлось вести среди двора, на глазах у зевак.

— Господин Моц, нам все же неудобно разговаривать здесь во дворе. Что, если мы прокатимся на машине.

— Это мне не подходит, — ответил Митру.

— Как не подходит?

— Да вот так. Занят к тому же. Скажите, господин, зачем приехали, и мы поговорим.

— Комиссия незаконна, — снова повторил Спинанциу дрожащим от возмущения голосом. — Она не имеет никаких законных оснований. Вы только напрасно теряете время и…

— Ну уж нет, — возразил Митру, — времени мы не теряем, потому делать нам все равно нечего, пока не начнутся весенние работы…

— Вы играете с огнем, понятно? — не выдержал Спинанциу. — Барон терпелив, не хочет за вас как следует взяться и вызвать войска, чтобы вправить вам мозги. Лучше сидите смирно! Это вы вздумали проводить аграрную реформу? Вы? Аграрная реформа дело нешуточное, а кроме того, в Трансильвании она уже проведена. Поэтому-то я и стараюсь убедить вас, что все ваши дела не имеют никакого законного основания.

Глигор медленно встал, подошел к Митру и протянул ему огромную, как кукурузный початок, цигарку.

— Вот, получай.

— Спасибо, дорогой.

Глигор снова прыснул и кинулся в хлев, откуда послышался его довольный хохот.

— Мы хотим с вами договориться, найти способ для разрешения политических проблем, которые…

— Глигор! — позвал Митру, которому надоели разглагольствования гостя.

— Ай? — спросил тот, выходя из хлева.

— Как же мы будем с комиссией?

— Да что с ней поделаешь?.. Коли незаконная. Ну ладно, господин, нам недосуг терять время. Идите бы себе с богом туда, откуда пришли. В законе написано, что дают землю и закон правильный.

— Но земельная реформа будет проводиться после свободных выборов, когда народ скажет свое слово, — попробовал привести новые аргументы Спинанциу.

Митру пожал плечами.

— Одно другому не мешает, так что чего вам от меня надобно?

— Твоя правда, чего он хочет, Митру? — спросил один из стоявших у забора крестьян. — Может, надобность у него какая, а до тебя никак не доходит…

Митру покраснел от злости.

— А тебя кто спрашивал? — резко обернулся он к крестьянину.

Тот обиделся и хотел было выругать Митру, но, решив, что при барине не стоит, отошел от забора и, ворча, зашагал восвояси. Зато остальные столпились еще теснее, боясь пропустить хоть одно слово.

— Так ты решил сопротивляться? — крикнул Спинанциу. — Я думал, что ты человек разумный, а теперь вижу, ты просто примитивная личность.

Митру не знал этих слов и, не на шутку вспылив, шагнул вперед:

— Что-о, я?

— Я хотел сказать, не сознаешь, не понимаешь, с кем вступаешь в борьбу.

Глигор, горевший желанием вставить свое слово, уловил момент и, заикаясь от волнения, спросил:

— Не гневайтесь, что встреваю в разговор. Разве только Митру один получает землю? Так вы говорите… Землю получат многие, да и я тоже. Что же вы на него одного навалились?

Спинанциу швырнул на землю только что начатую сигарету и пожал плечами.

— Вам придется отвечать. Я хотел все уладить, договориться как полагается, мы ведь оба румыны!

— Будьте здоровы, — перебил его Митру, потянулся было к голове, чтобы снять шляпу, да вовремя вспомнил, что не надевал ее.

Спинанциу весь дрожал от негодования. Ему оставалось лишь отправиться к барону и доложить, как окончился этот дурацкий разговор, заранее обреченный на провал. В воротах он остановился и, сделав презрительную мину, процедил:

— Итак, последствия не страшат вас?

— Не-ет, — убедительно ответил Митру, искренне удивленный этим, по его мнению, бессмысленным вопросом. — Кого же мне бояться?

Спинанциу влез в машину, и она рванулась вперед, разбрасывая по сторонам целые фонтаны желтой грязи. Ребятишки отскочили в сторону. Какой-то мальчуган поднял камень, подержал его на ладони, но не бросил, боясь попасть в кого-нибудь.

После дождей земля стала черной, сырой и блестящей и вся словно дымилась. В канавах стояла зеленоватая вода. Деревья, казалось, радостно тянулись ветвями ввысь, к солнцу, и все звенели от птичьего щебета. Тонкая серая дымка покрывала безоблачное небо, и сквозь нее щедро лились на землю горячие солнечные лучи. Лужи вспыхивали, как осколки зеркала.

«В такие дни должно произойти что-нибудь необыкновенное», — подумала Эмилия и повернулась к мужу. Джеордже шел рядом, низко опустив голову. Эмилии вдруг непременно захотелось услышать его голос, словно он обязательно должен был сказать ей то, что она ждала от него уже давно, с первого дня его возвращения. В тот вечер, когда Джеордже рассказал ей о том, что ему пришлось вытерпеть, она поняла, что это было только началом его повести. Глупо и несерьезно так поддаваться воспоминаниям и даже не пытаться забыть их. Может быть, он не в силах сделать это сам, без посторонней помощи и она виновата, что не пытается помочь ему. Эмилия долго думала об этом прошлой ночью, а утром позвала Джеордже пройтись с ней по полю. Кроме того, ей хотелось заглянуть в Гриндурь, посмотреть, как вспахал их землю Митру. Видя, что он с головой ушел в дела комиссии, Эмилия решила намекнуть Митру, что все это, конечно, очень хорошо, но взятую исполу землю надо обработать, иначе все они окажутся в убытке. Утром Эмилия крупно поссорилась с матерью: старуха отвела ее в сторонку и зашептала, что неплохо бы поговорить с Джеордже, напомнить ему, что он тоже воевал на фронте и поэтому имеет право на землю, как все остальные. Чем он хуже их?

Эмилия вздрогнула, словно отгоняя от себя эти мысли; они с Джеордже были вместе и наконец одни, а остальное не имело теперь никакого значения.

— Почему у тебя все время такой удрученный вид, Джеордже? — спросила она, взяв мужа под руку.

— Совсем не удрученный. Откуда ты это взяла?

— Тогда озабоченный. Не стоит, милый… Все уладится. Ты не должен так переутомляться… Тебе нужен отдых…

— Зачем, Эмилия?

— Чтобы забыть, — собравшись с духом, ответила она.

Джеордже как-то странно взглянул на нее.

— А ты уверена, что я хочу забыть?

— Конечно, хочешь… Каждый человек стремится забыть о прошлом и жить только завтрашним днем. Ты разве не знаешь этого?

Джеордже пожал плечами и усмехнулся.

— Возможно.

Они дошли до поворота. Здесь, на принадлежащей Гэврилэ Урсу земле, рос древний дуб. Гэврилэ не хотел его рубить, хотя корни дерева высасывали всю влагу вокруг. Он утверждал, что дуб приносит счастье селу. В ветвях дерева звучал неумолкаемый птичий гомон. Эмилия вдруг почувствовала себя очень счастливой. Ей захотелось посидеть с Джеордже под дубом. Сидеть вместе и молчать.