Титус Попович - Жажда

— Ну, раз так, я сам спрошу его, — решил Митру.

Всю дорогу Митру ломал голову, стараясь понять, в чем тут дело. Ведь и Клоамбешу тогда поверил, что добра желает, когда менялись землей.

— А вы сами-то как живете? — спросил он Эзекиила, просто так, чтобы что-нибудь сказать.

— Да так… работаем. Батюшка гоняет нас, как рабов египетских.

Они застали Гэврилэ во дворе. Чисто выбритый, одетый как на праздник, пахнущий городским мылом, он забеливал известью ствол сливы. У Митру от робости сдавило горло. Он всегда побаивался Гэврилэ.

— Доброго здоровья, дед Гэврилэ! Ко мне вот пришел Эзекиил… говорит, что… — начал он и сразу же запнулся, встретившись с голубыми, ясными глазами старика.

— Я послал его…

— Покорно благодарю…

— Не стоит благодарности, — мягко ответил Гэврилэ.

— Только мы не принимаем милостыни, не привыкли.

Гэврилэ положил на землю кисть, сдвинул на затылок шляпу и внимательно смерил Митру взглядом с головы до ног. Вспомнив, что он очень оборван, Митру покраснел, но не от стыда, а от обиды.

— Как-нибудь с божьей помощью и мы станем на ноги, — враждебно буркнул он.

— Господь велик и милостив. Не сердись, Митру, на меня, я стар и послал тебе это от доброго сердца. Да что мы стоим здесь? — спохватился Гэврилэ, подумав, что не принял гостя как полагается. — Пойдем в дом.

Не дав Митру возразить, он взял его за руку и потянул за собой с силой, какую трудно было заподозрить в его тщедушном теле. Едва успел Митру сесть на длинную лавку, отлакированную временем и штанами тех, кто годами сидел на ней, как жена Гэврилэ поставила перед ним стакан с вином.

— Один? — улыбнулся Митру, немного успокоившись, хотя недоумение его нисколько не уменьшилось.

— Я не потребляю вина, — прошептал Гэврилэ, словно стеснялся громко говорить об этой известной всем истине.

— Тогда зачем я буду пить? И к чему только вы держите вино? Чтобы кисло?

— Для друзей, — склонился к нему Гэврилэ. — Пей на здоровье.

Он снова наполнил стакан и, пока Митру пил вино, быстро добавил:

— Горько, должно быть, у тебя на душе, Митру?

— Что?

— Да так. Я тут все думал о тебе. Тяжелые испытания ждут тебя здесь…

Митру осторожно отодвинул стакан и пристально посмотрел на свою мозолистую ладонь.

— Что поделаешь, дед Гэврилэ? — изменившимся голосом сказал ок. — Так устроил господь. Всем людям суждено помереть — одним от голода, другим от жира. Ты сам сказал. Все в его власти. Ну, будь здоров… — И Митру, крякнув, опорожнил стакан.

— Так-то оно, так… Но, может, за страдания родителей воздастся их детям… сбудется все, что им на роду написано.

«Не сойти мне с места, коли он не хочет чего-нибудь от меня, — весело подумал Митру. — Ты не глуп, да и я не дурак».

— Послушай, дед Гэврилэ, а что тебе все-таки надо от меня? — твердо спросил он. — Говори, не трать понапрасну время.

Хотя это и было сказано тихим, хрипловатым голосом, Гэврилэ почувствовал, что понадобится много терпения, прежде чем он договорится с этим озлобленным человеком.

— Я хотел потолковать с тобой, — ответил он, протянув к Митру руку. — Видишь ли, дорогой, в молодости и мне частенько бывало худо, ох как худо! Коли я прислушался бы тогда к голосу сатаны, бог знает к чему бы я пришел, ведь не раз хотелось мне взяться за топор… — Гэврилэ многозначительно вытаращил глаза и присвистнул, чтобы Митру понял, что он собирался убить не кого-нибудь, а собственного отца. — Но потом я нашел праведный путь и покой. — Видя, что Митру нетерпеливо хмурится, Гэврилэ не окончил свою мысль и торопливо продолжал: — Со злобой в сердце человеку никогда не стать на ноги. Нет! Посмотри на себя, дорогой… Ты избил Лэдоя. Ничего не скажу, было за что, но разве тебе стало легче? У тебя есть два югэра земли, но нет ни семян, ни плуга, ни волов… Тебе придется пойти к кому-нибудь в издольщики, чтобы вспахать свою землю. А кто тебя возьмет, коли пойдет слава, что ты бешеный? Кто?

Митру весь кипел, хотя по внешнему виду можно было подумать, что он слушал все со смиренным вниманием. «Праведный путь… покой… Кто меня возьмет в издольщики?.. Черт и чертова бабушка. Ежели ты такой добрый, почему ты мне не поможешь?» Мысли, которые, как он чувствовал, он не сможет высказать, разматывались в голове, как катушка с нитками, все быстрей и быстрей. Поиздевались надо мной, а теперь знай одно… сиди смирно, Митру… лижи руки, Митру… Не умереть бы тебе с голоду, Митру…» Митру вскочил и, покраснев от злости, напустился на Гэврилэ.

— Теперь выслушай и меня, Гэврилэ Урсу. Почему я должен обрабатывать чужую землю? Почему я должен выбиваться из последних сил вместе с женой, от нее и так одна кожа да кости остались! Почему у других все есть, а у меня нет? Что, они лучше меня, краше или умнее? Почему я вынужден идти к другому — к писарю, директору или попу, ползать перед ними на коленях и умолять: «Дайте мне землю и посмотрите, как я буду на ней работать с волами, которых у меня нет, и плугом, которого у меня нет». Где же божья справедливость? Укажи мне, может я слишком глуп, чтобы разобраться?

Гэврилэ испуганно посмотрел на него.

— А как же ты хочешь иначе?

— Откуда мне знать? Пусть король даст! Объегорил он нас! Обещал землю бывшим фронтовикам. Почему в Молдове и Мунтении дают? Разве там солдаты лучше нас? Почему?

— Да ведь там большие поместья, человече! Их отняли у помещиков…

— Пусть и тут возьмут у тех, у кого слишком много! У Лэдоя, Марку Сими… У…

— У меня, не так ли?

— И у тебя.

— Митру, — тихо сказал Гэврилэ, — у меня семь сыновей и дочь… земля-то их.

— Ну, тогда пусть у тебя не берут! — закричал Митру. Ему казалось, что он говорит не с Гэврилэ, а со всем миром. — Все измываются над нами, а когда нам совсем становится невмоготу, бросают подачку.

Гэврилэ потерял терпение и решил прекратить разговор, чтобы не расстраиваться понапрасну. Он тихо встал, давая понять, что говорить им больше не о чем. Митру понял, что вел себя неподобающим образом, но на душе у него скопилось столько горечи и обид, что ему уже было все равно.

— За муку — спасибо, — коротко бросил он, берясь за шляпу. — Я заплачу за нее. Знаешь, как? Когда выйду разбойничать, тебя не трону. Прощай.

Всю дорогу домой Митру почти бежал, зло оглядываясь по сторонам, словно искал, с кем бы затеять драку.

Во дворе собралась чуть не половина улицы. Люди теснились кольцом, окружая Флорицу. Какая-то женщина, прикрывая платком рот, причитала по ней, как по мертвой.

— Горе, горе! Что же вы теперь будете делать? Что будете делать?

— А вам что здесь понадобилось? — закричал Митру еще из-за калитки. — В балаган пришли? Что вам нужно?

Только теперь Митру заметил брата Флорицы — Траяна Бусуйока. Толстый и очень вспыльчивый, Траян подскочил к Митру и вцепился в него на глазах у всех.