Титус Попович - Жажда

— Дурья твоя голова! Помешался ты, видно! Все село гудит, что ты прикончил Лэдоя! И за такого болвана, да поразит тебя бог, я отдал сестру… А теперь что делать будете? С голоду подыхать?

— Правильно говорит… Лэдой их взял к себе.

— Свинья-то он свинья, но все-таки старик, не следовало его так.

— Аурелия позвала доктора. У Лэдоя все нутро отбито. Весь распух.

— Подумай только, — продолжал Траян, обмахиваясь шляпой. — Пожил бы у него, пока не собрал кое-какие деньжонки… или решил так и жить, как птичка божья…

Одурев от этого потока слов, Митру молчал, тяжело дыша. С Траяном они всегда дружили, а теперь тот мешает его с грязью перед всем селом.

— Лучше убирайтесь все отсюда подобру-поздорову! А ну, марш! — вдруг, потемнев от ярости, заорал он.

Подскочив к забору, Митру вырвал один из кольев. Женщины, одни с испуганным визгом, другие с хохотом, кинулись из ворот. Во дворе остался один Траян. Флорица со страхом поглядывала то на мужа, то на брата.

— Тебя тоже не мешало бы огреть как следует, — огрызнулся на жену Митру. — Жалеешь, что мы ушли от этого старого бабника. Тогда лучше убирайся и оставь меня в покое.

Все трое долго молчали, растерянные и взволнованные. Траян поворчал еще немного, уселся на траву и занялся расчетами.

— Прежде всего нужны деньги, — заключил он.

— Жди, пока курица снесет, — скривился Митру. В нем кипели, не находя выхода, слова, которые он не смог высказать Гэврилэ. — Да пойми, ты! Плевать мне на то, что говорят люди! Я не могу быть слугой, понимаешь? Не могу, и все. Хоть режь, не могу. Буду жрать траву, навоз, но пусть мной никто не командует.

Оторопев, Траян пристально смотрел на него.

— С тебя станет, — пробормотал он. — А ребенка, жену тоже навозом кормить будешь? Жену зимой попоной, как лошадь, прикроешь? — продолжал он донимать шурина, но, заметив, что Митру кусает губы, тут же попытался его успокоить. — Ладно, ладно! Вижу, ты всех умней. Впереди лето, тепло, можно спать и под открытым небом. Ну а дальше?.. Выходит, надо строить дом.

Постепенно входя в азарт, Траян начал прикидывать: кирпич можно изготовить хоть сейчас, благо тепло и сухо, древесину надо украсть в лесу, все равно нынче неизвестно, чей он; без окон и дверей обойдетесь, а топчаны Митру смастерит сам из остатков забора.

Флорица, громко всхлипывая, прислушивалась к рассуждениям брата. Митру угрюмо кивал головой. Обо всем этом он и сам думал, но знал, что без денег все равно ничего не сделать. А денег взять неоткуда. Разве что продать часть земли и снова стать нищим. Так что как ни крути, а говорить было не о чем. И Митру тупо кивал головой, слушая советы Траяна.

В конце концов они уговорились — на другой день утром поехать вместе за глиной для кирпичей в Сартиш.

В эту ночь Митру не спалось. Сквозь проломленную крышу сарая, прямо над головой, мерцало серебристое полотнище Млечного Пути. Позднее заглянула хилая бледная луна. Все трое спали в яслях. Голова Флорицы давила Митру на ноги, на другом конце, свернувшись клубком, стонал во сне Фэникэ. Митру казалось, что голова его вот-вот лопнет от мыслей, но, думая, он все же успокаивался, хотя все впереди казалось мрачным и недостигаемым. Но одно он помнил — у себя дома люди умирают лишь в том случае, если их оставляют силы и жажда жизни.

Еще не совсем рассвело, когда Митру отправился на другой конец села, где жил Траян, и, несмотря на ворчание, поднял его с постели. Они запрягли в телегу двух кляч и отправились на берег Теуза за глиной в Сартиш. С серой поверхности реки, как пар из котла, тонкими струйками поднимался туман. Траян все время ворчал и работал неохотно: за ночь весь его пыл испарился, кроме того у него были в поле свои дела. Он искоса поглядывал на Митру и вдруг вспомнил — еще вчера собирался сказать ему кое-что, да забыл или не хотел огорчать еще больше.

— Совсем запамятовал. Я слышал, что Лэдой хочет забрать у тебя обратно землю и вернуть твою, что под табаком. Он говорил, что больше не нуждается в ней и…

Траян испуганно замолчал. Лицо Митру мгновенно позеленело, и глаза засверкали яростью. Траян молча стал грузить глину в телегу.

— Так и сказал? — воскликнул Митру после долгого молчания.

— Так. А что ты удивляешься? Ты же избил и опозорил его, чего же ты хочешь?

— Хочу, чтобы он попробовал сделать это. Только и всего. Вот, ей-богу, хочу.

На обратном пути они прихватили младшего брата Флорицы Иосифа, работавшего подручным у плотника Цули. Дома все сразу же взялись за работу. Вырыли среди двора большую яму, свалили туда глину, смочили водой и, смешав с навозом, принялись все четверо месить ногами черную зловонную массу. Так протанцевали они весь день. Вечером приплелась мать Флорицы — толстая, краснощекая старуха, принесла им большой горшок кислых щей и мамалыгу. Она молча следила, как они ели, стараясь не встречаться глазами с Траяном, с которым не разговаривала уже несколько лет, и, беспрерывно шевеля губами, шептала молитвы. От горестей и пьянства старуха была не совсем в своем уме.

Семья Флорицы когда-то считалась в Лунке середняцкой. Все было бы тихо и мирно, если бы, одному богу известно почему, ее отец не связался с бандой цыган-конокрадов. Они воровали вместе около двух месяцев, пока не попались в руки жандармов на ярмарке в Инеу. Маришка, мать Флорицы, продавала землю, югэр за югэром, чтобы оплатить адвокатов, хотя дети умоляли ее не разорять их. Штефана Бусуйок приговорили к восьми годам тюрьмы. Все село указывало теперь на них пальцем, и они осмеливались выходить из дому лишь после того, как стемнеет. Митру, который давно сватался к Флорице, не посчитался, однако, с дурной славой и женился на ней, взяв в приданое всего лишь пол-югэра земли. Траян с матерью так и не смогли поладить. Женщина запила, тащила все из дома и меняла в корчме на палинку. Траян терпел до поры до времени, а потом как следует избил старуху. Пьяная Маришка не проронила ни слова и, закрыв глаза, вытерпела, пока сын излил на нее всю свою горечь. Потом она уставилась на него своими слезящимися, тупыми глазами. Траян не выдержал, разрыдался и чуть было не бросился в колодец от стыда, что побил собственную мать. Впоследствии он всячески пытался умилостивить ее, умолял не пить, но все было тщетно. Когда он видел, что мать, багровая как индюк, бродит, покачиваясь, по двору, ему хотелось бросить все и бежать куда глаза глядят. Впоследствии он не раз угрожал ей, но Маришка, угадав его слабое место, подходила к нему вплотную и, дыша цуйкой в лицо, говорила:

— Ну, бей, бей родную матушку! Бей, ангелочек мой!

Года через два пришло письмо, что Штефан умер. Дети особенно не оплакивали его, зато Маришка ходила как помешанная. Она так напилась, что люди подобрали ее в канаве. Не сказав Траяну ни слова, старуха продала последний югэр земли, который должен был ему достаться после ее смерти, сбежала из села и привезла домой тело мужа… В конце концов Траян выгнал мать из дому, и она устроилась у двоюродной сестры, бывшей повитухи, где и жила, пока Иосиф не вырос и не построил домик вблизи двора Траяна. Тогда старуха пришла к нему и заявила: