Титус Попович - Жажда

— Ну, как ты там? — вопил Битуша. — Открывай ворота, не то нас тут сцапают и попадем на каторгу.

Шатаясь, Митру подошел к воротам и изо всех сил потянул за тяжелый засов. Ворога протяжно заскрипели. Глигор с Битушей, крадучись, проскользнули во двор. Митру снова закрыл ворота, вернул Глигору револьвер и извлек из кармана бутылку. Пил долго, пока не почувствовал тошноту.

В большой мрачный двор из дома не доносилось ни звука. Приятели переглянулись, потом Глигор осторожно нажал плечом на дверь и сорвал ее с петель. В дверях они снова задержались: слишком зловещая тишина царила в доме.

— Может, никого нет? — сказал Глигор.

— Уж не умерла ли? Вот бы хорошо! — обрадовался Митру. — Тогда и взять не грех… Хотя наплевать на грех…

Они проникли в переднюю, где сильно пахло солеными огурцами. Друзьям сразу захотелось есть, и все одновременно проглотили слюну. Отсюда они попали в большую комнату с тяжелым столом, буфетом, битком набитым посудой, и потемневшими от времени картинами, на которые друзья смотрели с опаской, словно боялись увидеть на них знакомое лицо.

— Это Сомоги, — наугад ткнул пальцем Битуша. — Он был так богат, что обожрался и помер.

— Неправда, — возразил Митру. — Это митрополит Шагуна.

— Может, и так, — пожал плечами Глигор.

Они прошли две комнаты, никого не встретив. Битуша перекрестился.

— Ну, в добрый час, ребята…

Когда они открыли первый шкаф, то застыли от изумления: там оказалось столько вещей, что они не знали, что выбрать. Митру всунул в шкаф голову, и в лицо ему пахнул застоявшийся запах лежалого полотна. Медленно и осторожно проводил он пальцами по каждому платью, обследовал швы, смотрел на свет, нет ли дыр. Наконец нашел по своему вкусу длинное черное платье с большими, тоже черными, цветами. Он засунул его за пазуху и застегнулся на все пуговицы, чтобы не было заметно.

— Да ты, вижу, сразу растолстел, — засмеялся Битуша, который хватал что попало.

Митру ничего не ответил. Приятели стали вдруг противны, ему не хотелось их больше видеть. Потом он наткнулся на яркую шаль, которая, когда он развернул ее на руке, заиграла всеми цветами радуги. Митру сунул ее в карман. Ботинок в шкафу не оказалось, одно старье.

— Пошли, — обратился он к остальным. — Больно застряли.

— Ты что, спятил, — подскочил к нему Битуша, весь, как старьевщик, обмотанный платьями, полотенцами, кофтами. — Дурак! Зачем мы сюда лезли, чтобы уйти с пустыми руками? Балда!

— Не смей называть меня балдой, — произнес одними губами Митру. — Мы коров с тобой не пасли. Мне больше ничего не нужно.

— Не будь дураком, бери, — мягко сказал Глигор.

— Не буду, слышал? — крикнул Митру. — И пошли вы к…

Битуша бессмысленно поглядывал то на одного, то на другого. Глигор кивнул головой и, отряхнувшись, сбросил все, что успел выбрать для себя.

— Тогда и мне не надо, — решил он.

— Почему? Не валяй дурака, — фыркнул Митру.

Глигор упрямо качнул головой.

— Нет, не возьму. Жрать вот охота. Живот подводит.

— Вот это да. Пойдем поищем в кладовке.

— Пусть покарает вас всемогущий бог, — перекрестился Битуша дамской туфлей. — Раз так, то прихватите для меня что-нибудь, я-то не такой дурак…

— Прихватим, — успокоил его Глигор. — Сколько твоей душе угодно.

— Жалко, что убил собаку, — мрачно сказал Митру. — Пьяный был, не подумал. Собак никогда не надо пугаться, к ним надо с лаской. Пьяный был…

Вскоре Глигор вернулся с большим караваем белого хлеба, салом, ветчиной и банкой соленых огурцов. Все уселись и, хотя им было не по себе, принялись за еду. Битуша нарезал хлеб большими ломтями. Все по очереди выпили. В разворошенной комнате сильно пахло нафталином, залежавшимися, истлевшими тканями и еще чем-то незнакомым.

Несколько минут слышалось только голодное чавканье. Ели торопливо, не глядя друг на друга.

— Поможете отнести мне это барахло? — нерешительно спросил Битуша.

— Отнесем, — согласился Митру.

— Как же ты думаешь, отдаст мне Гэврилэ Урсу Марию?.. — снова завел Глигор.

— Заткнись ты, чертова шарманка, — с яростью оборвал его Митру. — До каких пор ты будешь кланяться этим живоглотам? До каких? И ты, Битуша? И я? С какой стати, почему, я вас спрашиваю, мы ползаем перед ними на коленях? Да что они, иначе устроены — руки, ноги, задницы?

— Все такое же, только более вонючее — кушают сытнее, — расхохотался Битуша. — Но мне наплевать… Поеду в Арад, продам все и целый год буду гостем у Лабоша.

— Не верится, — усомнился Митру.

— А ты верь…

— Глупости, ты ведь не злыдень какой или пьяница, просто такой же, как я, горемыка.

— Не одни мы шарили по домам, — пытался успокоить себя Битуша. Он чувствовал, что, сколько бы он ни пил, впереди его ждет страх.

— Может быть, — вздохнул Глигор, одним глотком допил остаток цуйки и вытащил из кармана новую бутылку. Он попытался запеть, тихонечко, себе под нос: «Ой, печален я, ой, несчастен я…»

— Так больше нельзя, — бормотал Митру. — Почему я? Почему Флорица должны ходить в лохмотьях?

— А почему ты, Митру, не прихватишь с собой для нее побольше барахла?

— Не хочу баловать, потом труднее будет.

Насытившись, все молча встали. Глигор перекрестился. Битуша нагрузил друзей с ног до головы. Обратно они двинулись не прежним путем, а через другую комнату, где в заваленной подушками постели спала с приоткрытыми глазами желтая сморщенная старуха. Она тихо похрапывала, словно кошка мурлыкала и ничего не слышала.

Только теперь все трое почувствовали страх и почти бегом покинули дом. На улице было пустынно. Откуда-то издалека доносился все тот же глухой гул, словно бурлила вздувшаяся от дождей река.

Минут через пятнадцать после их ухода на улицу выскочила пухлая девушка в коротком зеленом платье, открывавшем толстые красные икры. Она плакала и рвала на себе волосы.

— Помогите! Помогите, люди добрые! — пронзительно заверещала она. — Воры ограбили госпожу! На помощь!

Ей никто не ответил. Может быть, поблизости никого не оказалось, или люди боялись выйти на улицу. Однако крики служанки были все же услышаны, так как, пока она бегала за жандармами, соседи забрались в дом и очистили его, так и не нарушив сон богатой старухи.

Пять грузовиков с рабочими остановились среди площади, откуда продолжали разбегаться отдельные небольшие группы людей. Рабочие не спеша слезли с машин, построились в колонну и двинулись вперед. Ветер колыхал над ними полотнища флагов. Вначале рабочие шли молча, потом на флангах, где находилась фабричная молодежь, запели «Интернационал». Навстречу им вышли Арделяну, Мохай и Джеордже в сопровождении еще нескольких человек. Вскоре к прибывшим присоединилась также колонна рабочих, которые вышли на демонстрацию еще утром.