Титус Попович - Жажда

Не дожидаясь ухода Софрона, Митру повернулся к Гочиману.

— Давно ты в Лунке?

— Да уж лет пятнадцать, господин староста.

— И не надоели тебе здешние люди?

— Что вы, господин староста. Пришлись мне по душе.

— Зато ты им надоел. Ты им больше не нужен, понимаешь? Жалованье за этот месяц получил?

— Нет, вашество… да я…

— Постой. — Митру направился к денежному ящику, долго подбирал нужный ключ и наконец вытащил кипу денег.

— Сколько тебе следует?

— Две тысячи восемьсот.

— Получай. А теперь слушай: господство ваше кончено на веки веков. Теперь власть наша; тех, кто вас терпеть не может… достаточно поиздевались над нами, бедняками. Собирай свои наворованные манатки и скатертью дорога. Глигор!

— Что тебе?

— Возьми винтовку, посади его в телегу и свези за околицу, а там отдай оружие, да не забудь вынуть патроны, чтобы он не выстрелил тебе в спину. Скажи ему на прощание, что ежели еще раз увижу его в наших краях, то припомню все грехи. Слышишь, Глигор? А после этого поезжай ко мне домой и скажи, что я, мол, в примэрии, старостой стал.

Дрожащими руками Гочиман протянул карабин. Ему казалось, что все это дурной сон и Митру даже не человек. Потом он подумал, что Глигор может пристрелить его у околицы, и похолодел от ужаса.

Арделяну решил не оставаться на ночь у Теодореску. Он плотно, с аппетитом поужинал и сказал, что пойдет на квартиру, где прежде жил и оставил кое-какие книги и вещи. Джеордже проводил его до ворот. Там они присели на источенный дождями камень и закурили.

Этот весенний вечер в Лунке был необычно шумным, людям не спалось. Дверь корчмы ежеминутно открывалась, выбрасывая до самой дороги оранжевую полосу света; изнутри слышались шумные возгласы.

— Почему вы не захотели остаться у нас? — лениво обратился Джеордже к Арделяну, думая о чем-то другом.

— Так лучше. Нам пока следует рассредоточиться.

— Нечто вроде форпостов.

— Да, пожалуй, — Арделяну шумно затянулся. — Знаете, нам необходимо создать здесь партийную организацию. Кроме Кулы и вас, здесь есть коммунисты?

— Нет. Но теперь, после сообщения о разделе земли, многие запишутся.

— Что случилось с Митру Моц? Что он натворил сегодня в Тырнэуць?

Джеордже замялся, не зная, следует ли рассказывать. Он жалел, что ударил Митру, но и этого нельзя было скрывать.

— Воровал… Я встретил его с кучей барахла и ударил по щеке.

— Зачем?

— У нас должны быть очень чистые руки.

— От драки они чище не станут, — усмехнулся Арделяну.

— Это так, но…

— Он очень беден, не так ли?

— Страшно… — Джеордже запнулся, подумав: по сравнению с кем и с чем? — У него нет даже дома… За пощечину я извинюсь…

— Не стоит, он и так забудет, — сказал, вставая, Арделяну.

— Нет, не забудет, — сказал Джеордже, и тут же подумал: «Люди злопамятны, те, кто надеется на их короткую память, ошибаются».

— Завтра утром приду, — продолжал Арделяну, протягивая руку. — Оповестим народ о реформе. Что за человек здешний староста?

— Жулик, кулак.

— Выгоним. На его место нужен уважаемый всеми человек.

— Может, Гэврилэ Урсу?

— А захочет ли?

— Не знаю. Не думаю, но если разберется, поймет, что мы хотим, будет с нами.

— Ну ладно. Спокойной ночи.

Как только они расстались, Арделяну пожалел, что не остался ночевать у директора. Уже поздно, старуха хозяйка, должно быть, спит, а он смертельно устал. Эта усталость, разлитая по всему телу, уже почти год не покидала Арделяну: делала вялыми все движения его грузного тела, и даже речь, словно он думал о чем-то другом. Немало пришлось ему пережить с прошлой осени, когда он покинул село. Несколько дней он провел в плену у немцев, в запломбированных теплушках, куда его бросили вместе с толпой самых разношерстных людей. Потом состав поставили на запасные пути, забыли о нем. Полумертвые от голода, задыхающиеся пленные почти весь день кричали, не зная, где они — в поле или на какой-нибудь станции. Потом на поезд опустилась свинцовая тишина, сквозь стенки вагонов стали проникать голоса поля — треск кузнечиков, шелест трав и пение телеграфных проводов. На третий день мимо состава прошли советские танки. В оглушительном грохоте гусениц танкисты не расслышали сначала вопли запертых в вагонах узников. Но в полдень их освободили. Оказалось, что поезд стоит в открытом поле у шоссе, и люди тотчас же разбрелись по залитой ослепительным солнцем дороге, над которой колыхались столбы пыли. Через два дня Арделяну добрался до Арада. Он был так голоден и слаб, что его преследовали галлюцинации. Город еще не был занят русскими, но немцы и венгры уже в беспорядке отступили, бросая по дороге автомашины, оружие, боеприпасы, снаряжение.

По улицам патрулировали группы вооруженных рабочих, перестреливаясь с фашистами, засевшими на чердаках и балконах. Арделяну разыскал комитет партии в бывшем «Доме немецкой книги», но не застал там ни одного знакомого человека. Ему сказали, что Михуц, через которого он был связан с партией, действует с большой группой партизан где-то в окрестностях города и, пока он не вернется, Арделяну не смогут доверить никаких заданий.

Этот ответ вывел Арделяну из себя, хотя он и понимал, что иначе нельзя, — время беспокойное, и фашисты, несомненно, оставили в тылу немало своих агентов, которые пытаются пролезть в партию.

Несколько дней Арделяну работал поденно: колол дрова, убирал дворы за тарелку супа, спал в парке, где по утрам бывало очень холодно. Потом, когда пришли русские и вернулись партизаны, Арделяну встретил Михуца и еще двух товарищей по подполью. Теперь он вел партийную работу среди железнодорожников, расклеивал по ночам листовки, дрался с царанистами, был избит двумя железногвардейцами с Астры, продавал газеты, грузил вагоны для фронта. Прошло три-четыре месяца, прежде чем Арделяну вызвали в уездный комитет партии, где он отчитался о своей работе в Лунке и подробно рассказал о настроениях крестьян. Убедившись, что он тесно связан с крестьянскими массами, руководство предложило ему временно вернуться на партийную работу в волость для организации партийных ячеек в деревнях. Однако прежде он должен был пройти специальные курсы в Бухаресте. Арделяну добирался в столицу восемь дней, потом как следует наголодался — в Бухаресте было туго с продовольствием. Курсы помещались на окраине города, в особняке, принадлежавшем раньше какому-то богачу. В огромных, как залы ожидания, комнатах, загроможденных стильной мебелью, стоял невероятный холод. Золоченые ножки стульев ломались, если на них садились без должной осторожности. Слушатели спали по двадцать — тридцать человек в одной нетопленной комнате, но весь день с жадностью читали, понимая половину или даже четверть из прочитанного и засыпая лекторов бесконечными вопросами. Почти каждую неделю в городе происходили манифестации, кончавшиеся потасовками. 24 февраля и 6 марта Арделяну побывал на Дворцовой площади под пулеметным огнем [16] 24 февраля и 6 марта 1945 года в Бухаресте под руководством коммунистической партии состоялись крупные народные демонстрации, приведшие к свержению реакционного правительства генерала Рэдеску. . По окончании курсов он вернулся в Арад, а через несколько дней попал сюда — в Лунку.