Титус Попович - Жажда

— Как живешь, Арделяну?

— Хорошо, Мелиуцэ, — ответил тот.

Секунду стояла тишина, затем взрыв хохота заполнил всю комнату.

— Так вот, поместье Паппа… — начал Арделяну.

Гэврилэ Урсу не успел еще уйти далеко. Он шел медленно, спрятав голову в плечи, и что-то бурчал себе под нос. Это не удивило Пику, который считал своего так называемого брата не совсем нормальным. Но теперь Гэврилэ был ему нужен, и Пику решил терпеливо сносить все его причуды. Он догнал старика и положил ему руку на плечо. Гэврилэ не остановился и даже не обернулся, а только спросил вполголоса:

— Что тебе?

— Поговорим. Нам надо поговорить, Гэврилэ.

— Слушаю.

— Может, к себе позовешь?

— Нет, — мягко ответил Гэврилэ.

— Почему так?

— Говори, что хотел, — так же тихо и ласково сказал Гэврилэ.

Пику задохнулся от злости, перед глазами у него поплыл красный туман, но он все же сдержался и продолжал молча идти рядом с Гэврилэ до мостика через протоку. Сквозь тучи проглядывал узкий серп луны, и здесь, на мосту, Пику рассмотрел, что Гэврилэ бледен, как мертвец. Он заставил его остановиться и опереться на гнилые перила мостка.

— У тебя есть деньги? — спросил Пику и, не дожидаясь ответа, сбивчиво и страстно заговорил, брызгая слюной и наскакивая на собеседника.

— Все считают меня полоумным, и пусть… Наплевать! У меня есть голова на плечах. Если бы я мог дать тебе ее взаймы хоть на денек… Мы оба вышли бы в люди. Вот так, дружище, стали бы большими людьми… А потом будь что будет. Только эти оборванцы боятся завтрашнего дня… Скажи, сколько у тебя денег?

— Много, — ответил Гэврилэ таким тоном, что Пику не понял, шутит он или нет, но все же решил принять его слова за правду.

— И у меня есть кое-что, немного, правда, но, поможет бог, еще достану. Теперь слушай внимательно, давай купим поместье Паппа. На двоих.

Пику широко расставил ноги, упер руки в бока и, довольный, усмехнулся, обнажив обломки зубов. Гэврилэ окаменел, хотел что-то сказать, смешался. Его растерянность бесконечно обрадовала Пику. Он снисходительно засмеялся и обнял старика за плечи.

— Слушай меня, как бога прошу. Они приберут к рукам поместье… Заберут, даже если в них будут стрелять солдаты. Все равно заберут. Закон на их стороне. У этого шпиона директора большая власть. А на что Паппу поместье? Плевать он на него хотел. Даже не заглядывает туда.

— Заглядывал лет пятнадцать назад… Как-то летом…

Пику раздраженно махнул рукой.

— Да провались он. Лучше слушай меня. Поедем к нему и скажем: коммунисты хотят отобрать у вас землю. Продайте ее нам, мы дадим хорошую цену. Заплатим ему только четверть всех денег, и пусть катится в тартарары. Да не сердись, что я ругаюсь, — привык. Понимаешь? Пусть он даст расписку, что получил все деньги. Пообещаем, что, ежели времена изменятся, мы вернем ему землю по прежней цене или немного подороже, чтобы и нам была выгода. Гэврилэ, сколько у тебя денег?

Но Гэврилэ молча отошел от перил и побрел к дому. Пику схватил его за рукав, громко сопя от волнения.

— А ты не дурак, Теодор, — улыбнулся Гэврилэ. — Умен, ничего не скажешь. — Но я скажу тебе кое-что: пропала земля, и не только Паппа. Пропала и наша. Все пропало. Раз люди решили отнять землю у барона, их уже не остановишь! У нас тоже могут отнять, а потом будут отбирать друг у друга, убивать друг друга и враждовать сотни лет… Мне нужна не земля Паппа, а порядок. Такой порядок, чтобы ни одна собака не осмелилась нарушить его. Чтобы даже собаки боялись…

Пику схватился за грудь, согнулся и надолго закашлялся.

— Поправляюсь, — сказал он, взглянув на ладонь. — Крови нет… — Потом отступил на шаг и смерил Гэврилэ взглядом. — Послушай. Если поместье все равно отберут, пусть оно будет наше. Пятьсот югэров… земля. У тебя думы об ином? Вижу. Тебе нужно навести порядок. («Ну и черт с тобой, — подумал он, — делай что хочешь, болван, только отдай мне свои деньги».) Ты хочешь, чтобы тебя слушали люди. Ежели у тебя будет земля, они будут слушать от страха, поневоле. В кулаке будут у тебя. А одними словами ничего с ними не сделаешь. Дашь мне денег?

Гэврилэ замедлил шаг. Пику с волнением следил за его движениями, старался понять, согласен он или нет.

— Может быть, и дам, — наконец ответил Гэврилэ. — Только было бы куда лучше, чтобы все осталось, как теперь. Люди не станут ни богаче, ни беднее от четырех югэров, а жадность у них разыграется… А теперь пошли к Кордишу.

— Зачем?

— Увидишь.

— Хорошо.

Они пошли рядом. Пику судорожно зевал. Ему хотелось спать, но он боялся прекословить Гэврилэ.

В доме учителя все еще горел свет, доносились хриплые, пьяные голоса.

— Темно у меня на сердце, — вздохнул Гэврилэ, глядя в землю. — Темно, как в могиле.

У Кордиша их встретили криками радости. Вокруг стола, заставленного тарелками, бутылками и грязными стаканами, сидели сам хозяин, бледный и потный Кордиш, отец Иожа, разгоряченный, в одной нижней рубахе, и захмелевший Кулькуша с мокрой от вина бородой. Тут же клевал носом Суслэнеску. Жена Кордиша Сильвия, высокая, еще довольно красивая женщина, не спеша двигалась за их стульями и потчевала гостей:

— Пейте, кушайте, угощайтесь.

Гэврилэ присел, отломил кусочек хлеба и окинул присутствующих долгим взглядом. Отец Иожа притворился, что не заметил его, — как-никак, Гэврилэ был главой баптистов, и поп считал необходимым, враждовать с ним, хотя в глубине души уважал старика и хотел бы вернуть его на путь истинный, да сам не силен был в вопросах веры.

— Принеси доску, Сильвия, — быстро крикнул Кордиш. — Тащи ее сюда. Пусть они посмотрят, как мы…

Сильвия подала Гэврилэ довольно длинную свежевыструганную доску, на которой было написано дегтем: «Здесь живет предатель». Все одобрительно загалдели, только Суслэнеску печально улыбнулся и покачал головой.

— Знаете, что это такое? — спросил Кордиш. — Не знаете? Эту доску мы сегодня же ночью прибьем к воротам Теодореску. Так приколотим, что не отдерешь. Кроме того, я поручил кое-кому выбить у него стекла. Пусть знает, с кем имеет дело…

— Хорошо, — сказал Гэврилэ и чуть заметно кивнул головой.

Не ожидавший одобрения, Кордиш сначала растерялся, потом быстро наполнил два стакана вином, шатаясь, подошел к Гэврилэ, поцеловал и протянул стакан.

— Выпей, дорогой. Прошу тебя, выпей…

— Спасибо, я не пью, — ответил Гэврилэ.

Кордиш нахмурился. Зная вздорный характер учителя, Гэврилэ подошел и, грустно улыбаясь, прикоснулся к его лбу губами.

— Теодореску нужно наказать, — прогнусавил отец Иожа. — Я прочту в церкви проповедь о предателе. Ты, Пику, да и вы, Гэврилэ, наверно, еще не знаете, что Митру Моц явился в примэрию, украл ключи у Софрона и самовольно занял место старосты. Его следует отдать под суд…