Титус Попович - Жажда

Голубой сумрак казался ему привычным и спокойным. Из степи налетал по-весеннему свежий ветерок. Арделяну стоял, опершись на изгородь, и смотрел на густо усеянное звездами небо, на серую ленту шоссе. Дверь корчмы то и дело распахивалась. Все завтрашние дела казались ему сейчас отдаленными. Он с улыбкой думал, что крестьяне Лунки, должно быть, встретят его как старого знакомого и будут очень довольны, что вновь откроется сельская мельница и им не придется больше ездить в соседнюю деревню молоть муку…

Оторвавшись наконец от изгороди, Арделяну не спеша пошел к корчме. Ему захотелось выпить большой стакан очень холодной цуйки и закусить листом соленой капусты, — несомненно, у Лабоша еще сохранились ее целые бочки. Неожиданно огромная радость охватила его при мысли, что он снова здесь, в Лунке. Захотелось заходить во дворы, называть людей по имени, расспрашивать о жизни, говорить о поместье, которое через несколько дней будет принадлежать крестьянам, наблюдать, как они изменяются, как начинают думать по-новому, сами того не замечая.

В корчме стоял такой дым, что с темной улицы ничего нельзя было разобрать. Арделяну закашлялся. За всеми столами, тесно прижавшись друг к другу, сидели люди, облокотившись на толстые, выскобленные, залитые вином доски. Из маленькой комнатушки, предназначенной для именитых гостей, доносилось пиликание скрипки, заглушаемое хриплыми возгласами. Толстый заспанный Лабош, переваливаясь, ходил от стола к столу и наполнял стаканы, проливал вино и ругал клиентов. За стойкой на высоком стуле, как на клиросе, восседала его жена и заносила заказы в книгу одной ей известными знаками — писать она не умела. Головы многих крестьян были обмотаны окровавленными бинтами, у других забинтованные руки висели на перевязи.

— А ты когда приехал? — неприветливо спросила Арделяну трактирщица, косясь на него одним глазом. — Давно здесь? Что будешь пить? Цуйку? Где пропадал? Мельницу когда пустишь?

Арделяну выпил стакан цуйки. Она оказалась тепловатой, крепкой и противной на вкус.

— Прежде была лучше… — скривившись, сказал Арделяну.

— М-да, — согласилась трактирщица. — Прежде мы гнали ее не из кукурузы. Я слышала, что от нее даже слепнут, — прошептала она.

— А той хорошей, сливовой, больше нет?

— Есть, да не про вашу честь. Никому не подаю.

— Это меня-то? — вопил худой крестьянин с двумя багровыми пятнами на щеках. (Арделяну узнал в нем Пику.) Меня? Эх вы, болваны, — обратился он к соседям. — Говорил, не ходите, там нас наверняка поджидают венгры. Не послушались! Прав я был или нет?

— В чем дело? — склонился Арделяну к трактирщице.

— Не знаешь? — зевая, ответила она. — Подрались на ярмарке с венграми. Этот, — показала она острым грязным ногтем на Пику, — главный заводила… подзуживал их… Потом вмешались какие-то солдаты или еще кто-то и не дали им драться, помирили людей. Я слышала, что они даже успели вместе напиться, дураки, что с них возьмешь…

Не отходя от стойки, Арделяну обернулся к людям и невольно вздрогнул. На краешке скамейки, протирая красные от дыма глаза, сидел Гэврилэ Урсу, которого он прекрасно помнил. Арделяну удивился, что видит его здесь. Он знал, что тот уже сорок лет не брал в рот спиртного, даже пива. Взгляды их встретились, и Арделяну понял, что Гэврилэ узнал его, хотя и не подал виду. Худощавое лицо старика было бледным, седые усы жалко свисали.

— А все-таки, Пику, хорошо, коли будут давать землю, — робко сказал какой-то оборванный крестьянин.

— Черта с два будут давать! Дураки вы! Должны же они что-нибудь обещать, не то мы смели бы их с лица земли. Как на фронте… Куда им до нас, этим городским фертикам, которые во время войны колесики вертели на фабриках? Кровь-то мы проливали. Они вас обманули, а вы и уши развесили… Упустили время. Могли бы накласть им. Слюнтяи вы, а не люди.

Марку Сими поднялся с места, шатаясь, подошел к Пику и обнял его за плечи. Он был пьян, голова болталась из стороны в сторону.

— Ты что же — не слышал? — заплетающимся языком сказал он. — Не слышал, как сам господин директор, дай ему бог здоровья, сказал, что будут давать землю. А этот человек…

— Дерьмо он, а не человек, — заорал Пику так громко, что все замолчали и невольно обернулись к нему. — Слышали, что сказал?

За столами послышался ропот, но с Пику никто не осмелился спорить и тот продолжал орать, брызжа розоватой слюной:

— Что директор? Кончено с директором! Тем, кто продался, у нас нет места. Это шпион. Послушались его, а что получилось? Гиурица Лупу и Кочиш подыхают. Пойдите скажите их матерям, что директор хороший человек, да они с вас кожу сдерут. Землю дадут? — Пику злобно рассмеялся. — Черта с два. У кого ее возьмут? У Паппа, друга Черчилля? А почему не у его величества короля? Или и у него отберете?

— Имение Паппа будет поделено между крестьянами Лунки, — отчетливо и твердо сказал Арделяну.

Все разом обернулись к нему.

— Дай мне еще стаканчик этой отравы, — попросил Арделяну трактирщицу и со стаканом цуйки в руке подошел к столу, где ему с трудом освободили местечко.

— Что Папп, не человек? — в упор спросил он Пику, который продолжал стоять, растерявшись от неожиданности.

— Человек…

— Разве он не живет в нашей стране? Живет. Тогда законы страны имеют власть и над ним. А закон отнимает у него землю.

В ответ на его слова со всех сторон посыпались вопросы:

— Когда ты приехал, дружище?

— Останешься у нас?

— А мельница? Так вот оно как…

— Твоя правда, на фронте мне тоже так говорили!

— Да заткнись ты, Пику!

— Так вот, — продолжал Арделяну, вытирая лоб. — Завтра созовем всех и выберем комиссию по разделу земли… Все, кому полагается по закону, получат… Яснее быть не может.

Гэврилэ Урсу устало поднялся со своего места, поклонился всем присутствующим и молча направился к дверям. Пику схватил его за рукав.

— Постой минутку, будь добр, а этому я сейчас укорот сделаю.

Арделяну с улыбкой посмотрел на него снизу вверх. Растерявшись, Пику взглянул на него, потом на дверь, за которой исчез Гэврилэ.

— Тогда… — пробормотал он, — тогда и мне полагается. Я тоже был на фронте и надорвал там здоровье.

— Это мы еще посмотрим… Прежде всего получат вдовы и самые бедные.

Пику помялся и, не найдя что сказать, быстро вышел, хлопнув дверью. Вслед ему послышался смех, а один из крестьян поднес палец к виску, давая понять, что Пику не в своем уме.

— Так как же с землей? — спросил, широко улыбаясь, Битуша и потянулся через стол к Арделяну. В соседней комнате чей-то хриплый голос запел:

— Заглохни! — рявкнул парень с повязанной головой и швырнул в дверь пустой стакан. Наступила тишина. Потом в дверях появилась маленькая сморщенная мордочка писаря Мелиуцэ. Он был взбешен, но, заметив Арделяну, расплылся в улыбке и направился к нему с протянутой рукой.