Иэн Макьюэн - Таракан [litres]

Когда премьер-министр читал тем вечером газету, один в кабинете для заседаний, он почувствовал, как проникается доверием. Чем дальше он читал свое собственное сочинение, восхищаясь его слогом, тем более убедительным оно ему казалось. Следовало передать газету Джейн. До чего же злостная, бессовестная, бессердечная клевета. Какое оскорбление всех настоящих жертв мужской агрессии. Он задумался: посмел бы он сам когда-нибудь подписаться под этой статьей? Заключенная в пространство газетных полос и должным образом оформленная, эта история генерировала собственную правду, наподобие того, как ядерный реактор генерирует тепло. Имели эти вещи место в действительности или нет, они были вполне возможны, они были более чем вероятны, они были просто неизбежны. Стало быть, они были! Джим начал ощущать возмущение Джейн как свое. С министром иностранных дел было покончено. Тем более что он опаздывал на заседание.

Пять минут спустя, когда показался Сент-Джон, Джим еще читал газету, демонстративно помахивая ручкой. Ни один из них не произнес приветствия, и премьер-министр не встал с кресла. Он только указал на стул напротив. Наконец он отложил газету, вздохнул и печально покачал головой.

– Ну… Бенедикт?

Министр иностранных дел сидел молча. И смотрел в упор на Джима. Это сбивало с толку. Чтобы прервать молчание, премьер сказал:

– Я не говорю, что верю хоть единому слову из этого.

– Но? – подсказал ему Сент-Джон. – Ты ведь скажешь «но».

– В самом деле. Но, но и но. Это нехорошо для нас. Ты это знаешь. Пока все не прояснится, мне нужно, чтобы ты ушел.

– Конечно.

Снова повисло молчание. Джим сказал примирительно:

– Я знаю, как было раньше. Травили байки за картотечным шкафом. Сейчас другие времена. Mee Too [24] Англ . – «Меня тоже». Общественное движение против насилия, в рамках которого женщины рассказывают о пережитом опыте. и все такое. Вот тебе и «но». Ты должен уйти. Это не обсуждается. Мне нужна твоя отставка.

Сент-Джон перегнулся через стол, подтянул к себе газету и раскрыл ее.

– Это твоих рук дело.

Премьер пожал плечами.

– Ты слил данные в «Телеграф».

– Там все правда. Но здесь!

– Теперь и это правда, Бенедикт. – Джим взглянул на свои часы. – Слушай, мне что, выпихивать тебя?

Министр иностранных дел вынул лист бумаги, сложенный вчетверо, и метнул через стол. Джим развернул его. Стандартное обращение. Великая честь послужить… беспочвенные заявления… отстранение от неоценимой работы правительства.

– Хорошо. Ну… Проводи больше времени со своими заговорщиками.

Бенедикт Сент-Джон даже не моргнул.

– Мы тебя уроем, Джим.

В таких перепалках важно оставить за собой если не последнее слово, то хотя бы последнюю шпильку. Премьер-министр встал, нажав кнопку под столом. Весьма удобную кнопку. Вошел бородатый полисмен с автоматом наперевес.

– Выведи его из парадных дверей. И чтобы медленно, – сказал Джим. – Не выпускай его локоть, пока не выведешь за ворота.

Два министра пожали друг другу руки.

– Тебя там ждут, Бенни. На фотосессию. Расческу не одолжить?

Неохватный полный свод законов Европейского союза и протоколов таможенного союза о товарообороте никак не препятствует государству-члену развернуть направление своих финансовых потоков. Это не совсем равнозначно разрешению. Или равнозначно? Определяющий принцип открытого общества гласит, что разрешено все, что не запрещено. Тогда как за восточными границами Европы, в России и Китае, как и во всех тоталитарных государствах мира, запрещено все, что не санкционировано государством. В коридорах Евросоюза никто не задумывался о том, чтобы исключить обратный денежный поток из допустимых практик, поскольку никто никогда не слышал о такой идее. А если кто и слышал, было бы непросто определить законодательные или философские принципы для обоснования незаконности подобной практики. Воззвание к основам не решало вопроса. Всем известно, что ни в одном законе физики, за единственным исключением, нет логической причины того, чтобы описанное явление не могло бы двигаться не только вперед, но и назад. Знаменитое исключение представляет собой второй закон термодинамики. В этом изящном умопостроении время может двигаться только в одном направлении. Если так, то разворотизм представлял собой частный случай второго закона и потому не подчинялся ему! Или подчинялся? Этот вопрос вызвал бурные дебаты в Европейском парламенте в Страсбурге, затянувшиеся до утра, после чего их участникам пришлось переместиться в Брюссель, как это нередко случалось. К тому времени, как они прибыли на место, распаковались и хорошенько подкрепились, нить рассуждений была уже потеряна, и даже физик-теоретик, прибывший по особому поручению из ЦЕРНа с интересными уравнениями, не сумел пролить свет на данный вопрос. Кроме того, на следующий день возникли новые вопросы. Сохранили бы слова ученого свою истинность, будь они сказаны в обратном порядке?

Разворотизм, вместе с другими вопросами, был отложен в сторону. Надвигались ожесточенные дебаты по молдавскому мороженому. Эта тема была не столь тривиальна, как пыталась представить еврофобская лондонская пресса. Словопрения по согласованию ингредиентов высококачественного молдавского мороженого с нормами Европейского союза являли собой частный пример растущей дипломатической напряженности между Западом и Россией по поводу будущего этой крохотной, но стратегически важной страны. Вопрос был непростой, но он имел решение, хотя бы в теории. Чего нельзя было сказать о разворотизме.

Рядовые брюссельские чиновники смотрели в изумлении, как в ходе референдума было принято это поразительное решение. Но вскоре все смогли расслабиться и пожать плечами, когда весь процесс ожидаемо застопорился, увязнув в противоречиях. Несомненно, подобная ахинея будет задвинута в долгий ящик, по освященному веками обычаю. Но затем возникло еще большее изумление, когда мягкий, колеблющийся премьер-министр Самс пережил не иначе, как перестройку личности, представ современным Периклом, проворным и неукротимым в своем стремлении претворить разворотизм в жизнь, чего бы ему это ни стоило, с Европой или без нее. Неужели это действительно случится? Неужели родина парламента не сможет образумить свой народ? Возможно ли такое, чтобы парень из Брюсселя, собравшись отдохнуть, провел шикарные выходные в лондонском «Ритце», а затем вышел через парадные двери с тремя тысячами фунтов наличными? После чего его в тот же день могли бы арестовать за владение незаконной суммой денег. Или как минимум конфисковать эти средства на таможне. А что, если – какой кошмар – его заставят приобрести работу посудомойщика на кухне отеля, пока он не потратит всю наличность? Какая нация могла бы сотворить с собой такое? Смех и грех. Несомненно, у греков должно быть слово, означающее сознательное действие себе во вред? Да, есть такое слово. Акрасия [25] Греч . ἀκρασία – действие вопреки здравому смыслу. . То что надо. Слово пойдет в массы.