Елена Азарова - Завернувшись в теплый плед. Лето

— Мама, мы с Мари так бежали!!!

— Видела, выглядывала тебя в окно. Пойдем чай горячий попьешь с печеньем, согреешься.

А гроза все бушевала…

Мотает ветром деревья, и бедные кроны танцуют немыслимой страсти танец.

А хочется солнышка, лёгкости и тепла.

Готовлю чашку горячего чая с мятным запахом дачи, сажусь поуютнее в кресло, в тёплый кутаюсь плед.

И улетаю в лето, в котором мне десять лет.

На полке пылится старый альбом, так редко его достаю.

Но сероглазую девочку ту, что на снимке, в душе трепетно берегу.

Сандалии, хвостики, качели-скамейки, подружки-стрекозы и пыльный двор — все с лёгкостью умещается в фотоальбом.

На пожелтевшем снимке застыли счастье, веснушки, курносый нос и платья простой фасон.

Разбита коленка, сама себе выписываю несложный, но верный рецепт: поплёвать, растереть и тополиный листик приклеить.

На большее времени нет.

Побежать и нарвать полыни, наесться паслёна ягод, уже не помню зачем…

Мы дальше несёмся в степь, задумка — ловить стрекоз.

Жужжащие вертолёты неспешно летают, не подозревая, какая им уготована честь.

Подкрасться и, затаив дыхание, схватить перламутра крылья, и, отпустив на волю — почувствовать себя всемогущим, дарующим вновь свободу.

А, раскачав качели, взлетать прямо в небо, где белые облака плывут и меняют форму.

Качаться-качаться-качаться, кричать и смеяться звонко, внезапно из форточки голос: «Дом-о-ой!»

Взлетаю в секунду по пыльным серым ступеням: «Можно ещё погулять?»

И с замиранием сердца слышу (о, Боги! Спасибо!)

«Можно. Но только сначала перекуси».

И вот заветный, любимый, необыкновенный хлеб с маслом, а сверху — варенье!

Да разве бывает вкуснее что-либо на свете?

Откусишь и языком ловишь малину, стекающую по пальцам. Торты и пирожные — рядом они не стояли!

И снова во двор к подружкам в «классики» босиком, в резиночки поскакать или сидеть на траве, играя в «верю-не верю».

День пролетает мгновенно.

В пыльной сухой траве сумерки прячут сандалии.

Десятки невоплощенных идей будут скучать до утра.

Из окон во двор прилетает:

«О-ля! Ка-тя! Ле-на! Ма-ри-на!..

Та-а-а-ня, домой!»

Успею ещё напоследок разочек ногами достать до неба!

Складываю воспоминания — черно-белые пазлы с надписью на обороте:

«Здесь отступают заботы и бабочками на крыльях порхает жаркое лето, в котором мне десять лет».

Каждый вечер седой, как лунь, старик садится за дубовый стол, зажигает лампу и вынимает из шкатулки гусиное перо. Улыбка озаряет лицо, расправляет глубокие морщины, искрится мягким светом в мудрых глазах и прячется где-то в белоснежной бороде… Он подвигает поближе лист пожелтевшей бумаги и, что-то шепча, выводит строки:

«В тридевятом царстве, в тридевятом государстве…».

Кто же он? Бабушки читали вам его сказки. Вспомнили? Да-да, великий Сказочник собственной персоной! Он наполняет волшебством каждую строчку, герои страниц оживают и отправляются в невероятные приключения.

Перо поскрипывает, дрова в печке потрескивают, мягкий свет отбрасывает длинные тени, и слова ложатся витиеватой вязью.

Сказочник засиживается допоздна. Ночью особенно тихо, старик о чём-то задумывается и погружается в воспоминания…

— Начинаем, уважаемые! — басит Медведь.

Стучит по граненому стакану с березовым соком, призывая к порядку:

— Тише, тише, раньше начнём и закончим быстрее.

Перед ним сидят 3 борова: братья Ниф, Наф и Борис. Немолодые, хамоватые, немного грубоватые, бесшабашно-веселые балагуры.

Поправляя рыжую шубу, положив лапу на лапу, устроилась Лиса-Краса. Обмахивая морду пушистым хвостом словно веером, проворковала:

— Ах, душно сегодня. Гроза будет, не иначе.

Подальше от диких ёжатся группкой Козлы Рогатые. С реденькими бородками, дрожащие и блеющие всякий вздор. Запуганные с детства мамашей, ходят вместе, всемером, шарахаются от каждого куста и впадают временами в бессознательное состояние.

На собрании также присутствуют Заяц, Курица, Дятел и другие, неважные в этой сказке звери.

Медведь восседает на пне, остальные расселились вокруг. Михайла Потаповича уважают за рассудительность, сострадание и добродушие.

— Итак, зверьё, — сдвинув уже поседевшие брови, пытается быть строгим Медведь. — На повестке — срочные новости корреспондента, вернувшегося из далекой командировки.

— Лягушка-Квакушка, прошу вас. Но побыстрее, поконкретнее, без философий.

Лягушка запрыгивает повыше. Надувается от важности и пучит глаза. Квакает погромче:

— Доброй ква-ночи, лесные братья! Я с Далекого Леса, что за 33 горами. Ох, и налеталась я с дикими утками. Много чего видела: и кошек полосатых, и павлинов разнопёрых, и…

— Лягушка-Квакушка, по существу квакайте, ближе к делу, -обрывает Медведь.

— Ква-а, да-а-а! По существу. Потоп идёт! Большой потом! Ква, — выпучив глаза, лягушка замолкает.

— Нууу! -удивленно тянет Лиса-Краса. -Дальше!

— Похоже, квакнулась, — подытоживает кабан Наф, старший из братьев и крутит копытом у виска. Лягушка вдруг моргает:

— Далекий Лес затопило! Грозовые ливни прошли, звери подмоги ква-ждут, помощи просят, ква-а.

— Куд-куда, куда мир катится? — трясётся Курица, от страха роняя золотое яйцо.

— Ну, курица! Что ты с ним носишься как… На, держи крепче! — ловко подхватывая, возвращает яйцо лиса.

— Ме-ме-мезобразие! — донеслось от кучки Козлов. Они забеспокоились. Чужая беда мало трогает их капустные души, и делиться припасами с обездоленными собратьями не хочется.

— Козлы! С ваших — молоко! Без обсуждений. Вас сколько, семеро? Подожди-и-ите! — Медведь пристально вглядывается в кучку Козлов.

— А восьмой откуда?

Козлы невнятно заблеяли.

— А, Иванушка! Здравствуй, милок.

Самый смирный и молчаливый козёл грустно кивает, зазвенев колокольчиком.

— Ах, Иванушка, с печалью тянет Потапыч, — а нельзя ведь людям сюда… Ладно, сиди уж.

Кабаны посоветовались, склонившись рылами друг к другу.

— Потапыч, поможем. Не подведём. Шкура, щетина, сало, мясо есть, желудей нароем, не переживай.

— Ну, добро, братцы, спасибо, — гудит благодарно Медведь.

— А с меня мёд, сушеных ягоды, масла топленое. Машу попрошу пирогов напечь, когда на выходные приедет. У белок займём грибов да орехов.

— Заяц! С тебя капуста. В село пойдёшь, на огороды. Разрешаю, раз для общества надо.

— Курица! Своим передай, чтобы яйца несли. Обычные.

— Куд-куд-куда? — трясёт она в ответ гребешком.

— Да куда, куда! Сюда пусть и несут, сядь, не мельтеши, — рыкает беззлобно Потапыч.

Очередь доходит до Лисы. Медведь призадумался. Что с неё взять? Мать-одиночка. Дома по лавкам 33 колобка ждут. Подбирает их по всему лесу, выхаживает, нянчится с ними, малыми детьми. Ведь не от хорошей жизни из дома бегут.