Карл Кнаусгорд - Детство

Аминь.

И вот мы едем по долам, по горам, через огромные однообразные хвойные леса, мимо длинных приземистых военных бараков в коммуне Эвье и ее обширных сосновых боров, мимо озера Бюгланнсфьорд с кемпингами вокруг, через долину Сетесдал, мимо ее старинных хуторов, где тут и там попадаются вывески мастерских, торгующих изделиями из серебра, и дальше по дороге, проходящей чуть ли не по дворам и огородам. Все реже попадается человеческое жилье, дома словно отрываются от нас один за другим — примерно так же, как этим летом мальчишки один за другим отрывались от огромной надутой камеры, которую кто-то привязал тросом к катеру, пока не отвалился последний. Перед моими глазами пролетали то поблескивающие на солнце песчаные речные берега, то зеленые холмы, вздымавшиеся все круче и круче, то голые скалы всех оттенков серого с несколькими огненно-рыжими соснами на вершине. Проносились стремительные ручьи и водопады, озера и дюны, залитые горячими лучами яркого солнца, поднимавшегося все выше и выше. Дорога сузилась, она послушно и гибко повторяла все подъемы и спуски, все извивы и повороты ландшафта, в некоторых местах деревья окружали ее с обеих сторон непроницаемой стеной, в других она взлетала наверх, неожиданно открывая широкий вид с высоты птичьего полета.

По дороге с неравномерными промежутками, — как правило, возле какого-нибудь озера или речки, — попадались места для отдыха, маленькие грунтовые площадки сбоку от дороги, где семьи могли перекусить, сидя за грубо сколоченным столом, не отходя от машины, которая стояла тут же в тени деревьев с настежь раскрытыми дверцами и багажником. У всех на столе стоял термос, у многих — сумка-холодильник, у некоторых еще и примус. А мы скоро остановимся на привал, спрашивал я, когда мы проезжали мимо очередной площадки, потому что такой привал, наряду с летними экскурсиями, был одной из главных радостей дальнего путешествия. В багажнике у нас тоже был термос, сок и целая стопка одноразовых стаканчиков, чашек и тарелок. Не приставай, отвечал папа, для которого главной задачей было проехать как можно больше миль за один перегон. А это означало, что, прежде чем думать о привале, нам предстояло проехать весь Сетесдал, оставив позади Ховден и Хаукелигренн, и одолеть подъем на гору Хаукелифьелл. А уже тогда только и можно будет присматривать подходящее место. Потому что мы не собираемся останавливаться на первом попавшемся. Нет, раз уж мы едем с такими редкими остановками, то для привала нужно выбрать самое лучшее.

Наверху оказалось совершенно плоское плато, без единого деревца или кустика. Дорога впереди была прямая как стрела. Кое-где виднелись камни, словно нарочно разбросанные по поверхности плато, покрытого не то лишайником, не то мхом. В других местах из земли проступала голая, ровная, отполированная скальная плита. В ее трещинах поблескивала вода или снег. Здесь папа поехал быстрее, так как путь впереди хорошо просматривался. Вдоль дороги местами высились громадные отбойники, и мне трудно было поверить, когда Ингве сказал, что они такие высокие потому, что зимой снега тут столько, что он покрывает их почти доверху. А это же несколько метров!

Сияло солнце, во все стороны простиралось горное плато, а мы — мы неслись с ветерком. Мы проезжали одно место отдыха за другим, пока наконец папа без всякого предупреждения не включил поворотник, притормозил и съехал на одну из площадок.

Она располагалась на берегу озера. Оно было овальной формы и совершенно черное. Напротив начинался пологий склон, а с узкой стороны нависал большой снежник, почти синего цвета и с протаявшей снизу пещерой, в которую уходил конец озера. Вокруг стояла нерушимая тишина. После стольких часов под гудение мотора эта тишина казалась странной, словно мы не застали ее в окружающей природе, а принесли с собой.

Папа открыл багажник и достал из него сумку-холодильник, поставил ее на грубо сколоченный стол, где мама тотчас принялась вынимать ее содержимое, а папа достал термос и пакет с чашками и тарелками. Мы с Ингве побежали к озеру, нагнулись и попробовали воду на ощупь. Она была ледяная!

— Ну что, ребята, купаться не будем? — спросил папа.

— Ой, нет! Вода ледяная! — сказал я.

— Что же вы — неженки? — спросил папа.

— Но она же ледяная! — воскликнул я.

— Ну да, ну да, я понял. Я же пошутил. Некогда нам купаться.

Мы с Ингве пошли к снежнику. Он оказался слишком жестким, чтобы лепить снежки. А походить по нему, когда снизу стоит вода, при маме и папе тоже было нельзя.

Я отломал один ком и бросил его в воду, он не утонул и торчал из воды, как маленькая снежная скала. По крайней мере, я теперь могу сказать дома, что мы в середине июля бросались снежками.

— Идите кушать! — позвала мама.

Мы уселись за стол. Каждому был выдан пакет с завтраком. Три бутерброда с вареным яйцом. На сладкое лежала пачка печенья. В стаканчики был налит сок. Пластиковая посуда придавала еде непривычный вкус, но мне он нравился, он напоминал нам о вылазках в лес, когда мы ездили собирать ягоды, и о кемпингах, где мы останавливались во время летних каникул. Вообще-то мы там бывали нельзя сказать чтобы часто, а по правде говоря, всего-то один раз прошлым летом, когда ездили с папиными родителями в Швецию. За спиной у меня промчался автомобиль, звук словно дрожал, сначала его громкость нарастала, затем он, взревев, стал затихать, пока не смолк совсем. Над маминой и папиной чашками поднимался пар. С другой стороны выехала машина с жилым прицепом. Я провожал ее глазами, допивая сок из стакана. Машина подъехала совсем медленно, замигала поворотником. Когда она свернула на площадку для отдыха, папа резко обернулся.

— Вот идиот! Только его тут и не хватало! — сказал он. — Тут всего один стол. Что он — не видит, что ли?

Повернувшись назад, он отставил чашку с кофе и достал из кармана рубашки пачку табака, украшенную изображением лисы.

Машина с жилым прицепом остановилась в паре метров от нас. Открылась дверца, и из нее вышел толстяк в бежевых шортах и желтой майке с панамкой на голове. Открыв дверь прицепа, он нырнул в нее, а из машины в это время вышла женщина. Она тоже была толстая, в серых эластичных брюках, обтягивающих ноги, и мохнатом свитере. Сигарета в углу рта, вьющиеся желтые с проседью волосы, на носу — большие очки с дымчатыми стеклами. Подойдя к озеру, она встала на берегу, зажгла сигарету и закурила, любуясь окрестностями. Я принялся за последний бутерброд.

Мужчина вышел из прицепа с раскладным столиком в руках и разложил его между машиной и нашим столом. Отец снова обернулся.

— Что они — простых приличий не знают? — сказал он. — Люди сидят за столом, едят, и тут он лезет без спросу — здрасте, я ваша тетя!