Мария Метлицкая - Мандариновый лес

Поедая глазами Бориса, девицы вытянулись в струну. Он объяснил коротко:

– Девочки, мы только что из столицы (при слове «столица» девицы нахмурили носики), приехали из тепла, практически лета, а тут вы со своими питерскими сюрпризами!

Переглянувшись, девицы развеселились и захихикали.

– В общем, так, – строго продолжил Борис. – Девушка замерзает, и мы не должны этого допустить! Милые мои, помогите!

На последнем предложении голос зазвучал жалобно и просяще, девицам это понравилось.

Засуетились все три:

– Дубленка, стеганая куртка, пальто?

Стеганую куртку не хотелось. Пальто… Да нет, тоже. Дубленка – мечта всех женщин страны Советов, коричневая, бежевая, серая! С ламой и цигейкой по полочке и опушке, легкая, теплая, модная. Да любая!

Дубленки, понятное дело, у Лары не было – откуда? Мама и папа простые инженеры, Лара студентка. Зимой она носила куртец – короткое пальтецо из синего драпа с капюшоном. Пальтецо досталось от той же тети Зины и было сшито какой-то умелой портнихой с загадочным именем Изольда. Попасть к этой Изольде было непросто. Да и брала она, по словам той же тетки, совсем не стесняясь. Но шила лихо, снимая фасоны с заграничных журналов. Куртец был легкий, теплый и клевый. Только немного заношенный.

Но какая дубленка в начале мая? А вот она, висит! Светло-бежевая, кофе с молоком, с пушистым воротником-шалькой и опушкой на рукавах. Но нет, на дворе май, покупать дубленку смешно и, потом, очень неловко.

И тут одна из девиц вынесла куртку – черную, замшевую, под поясок, тоненькую, мягчайшую, с узеньким воротником из черной же норки.

– Невесомая, – кивнула девица. – Прям мечта, а не куртка! Будете мерить?

Еще бы! Кто бы отказался от такой красоты?

Черная куртка пришлась впору. Нет, не так – она села на Ларе как влитая: плечи, спина, грудь, талия, рост – все сложилось.

Лара крутилась перед огромным зеркалом и любовалась собой. Да, хороша! Но как села куртка!

Перехватила взгляд Бориса – восхищение, восторг, радость?

– Берем, – коротко бросил он и направился к кассе.

Про цену Лара ничего не спросила – смутилась.

На холодную улицу вышла в обновке – старая ветровка лежала в красивом пакете.

– Спасибо, – сказала она, пожав Борису руку. – Тепло и уютно, спасибо!

Он улыбнулся.

В Ленинграде устроились в чьей-то квартире на Васильевском. Договорился, конечно, Борис. Зашли и ахнули – потолки метров пять, с лепниной. В комнатах камины, и надо же, работающие! Приятно пахло смолой и дровами. Паркетные, с инкрустацией полы, высоченные арочные окна, красивая старинная мебель, ковры и портьеры. Ничего себе, а?

Хлопая глазами, испуганные Саша-Маша стояли, прижавшись друг к другу.

– Дворец, ей-богу, дворец! Ты нас балуешь, Боб!

– Не вас, – коротко бросил он. – Вы просто удачно попали.

К вечеру погода чуть поуспокоилась, поутихла, и они отправились прошвырнуться.

Ах, как красив Ленинград, ее обожаемый Питер! Как было тепло и уютно в новой куртке! Как хорошо себя чувствовала Лара! Вот что такое тряпки, а вы говорите – душа и все прочее!

После ужина в «Астории» – Боря, Боря, какой же ты, брат, понтярщик – расслабились и до дома взяли такси.

Вернувшись, разделились по комнатам.

Саша-Маша в одной из спален, Борис и Лара в другой.

Лара стояла у окна и смотрела на улицу.

– На это можно смотреть бесконечно, – тихо сказала она и повернулась к Борису. – На воду, на этот город.

Он лежал на застеленной кровати и, не отрываясь, смотрел на нее.

Лара сняла халат и подошла к нему.

– Ты мне ничего не должна, – глухо сказал он.

Она легла рядом.

Вздрогнув, он повернулся и обнял ее. Лара почувствовала, как он дрожит. Руки его были огненными и влажными.

Вытянувшись в струну, она крепко зажмурила глаза. Про себя усмехнулась: «Ну вот, долгожданное падение наконец свершилось!»

Проснулась она, когда за окном расплывался жидкий серый питерский рассвет, осторожно встала и подошла к окну.

Стоять босиком было зябко, и, поежившись, Лара оглянулась. Раскинув руки, Борис крепко и, кажется, сладко спал. Она смотрела на него пару минут, потом, одевшись, на цыпочках, осторожно вышла из комнаты. Дверь предательски скрипнула, и Лара охнула от испуга. Но нет, он не проснулся.

В коридоре висела ее новая куртка. Лара протянула руки, чтобы снять ее с вешалки, но остановилась, замерла. Провела ладонью по мягкой, шелковой замше и резко отдернула руку.

Сорвав с крючка старую ветровку, она вышла за дверь.

Борис не позвонил ей ни разу. И слава богу!

Через два месяца Лара вышла замуж за своего мучителя, окончательно поняв, что жить без него она просто не может.

И они снова задыхались от любви, бултыхались на волнах бурных страстей, скандалили до хрипоты, орали до сорванных голосов, отчаянно спорили, без конца на чем-то настаивали, снова доказывали недоказуемое, целовались до крови, трясли друг друга за плечи, вытрясая остатки воспитания, чести и благородства, расставались навсегда и снова сходились навеки. За эти годы Лара сделала три аборта – рожать от него было безумием.

Так продолжалось три года.

Измочалив друг друга до нервного срыва – Лара тогда ходила к невропатологу, – они наконец расстались, поставили точку. Обоим было понятно, что это конец – бесславный, опустошительный, разрушительный, но вполне ожидаемый.

– Иначе мы поубиваем друг друга, – сказал он, и Лара согласилась.

В себя пришла Лара не скоро, года через полтора, и узнала, что бывший муж снова женат и даже готовится стать отцом. Ну и слава богу, какое счастье. Она искренне этому обрадовалась. Только бы не вернулся.

Она понимала – этого не случится. В конце концов, рефлекс выживания самый сильный из всех рефлексов. Выкарабкавшись на сей раз – спасибо, что жива, – она дала себе слово, что больше никогда и ни за что. Никаких браков, ни-ни, с нее довольно.

Слово Лара держала четыре года. Четыре года свободы, а потом влюбилась. Сама не ожидала – ей казалось, что внутри пустыня, черное выжженное поле, глубокая воронка от снаряда – не засыпать. Но нет ведь!

Новый избранник казался полной противоположностью ее бывшего мужа – созидатель, а не разрушитель. Не истеричный демагог, а сдержанный, трезвомыслящий, тактичный, уравновешенный флегматик. Не поэт-неудачник, бросающийся из огня да в полымя, а успешный, даже известный математик. В общем, шла от противного.

Но ничего не получилось – не совпали. И дело тут не в разных темпераментах и ментальности, а в другом – они так и не стали родными людьми, с каждым днем все больше и больше отдаляясь друг от друга. Скоро у каждого была своя жизнь – свои интересы, свои друзья, свои путешествия.

Странно, правда? И чувства были, и страсть. И уважение. А нет, не срослось… К тому же не получалось с детьми – еще бы, столько абортов, – а детей математик хотел фанатично.