Мария Метлицкая - Мандариновый лес

Да, как в Москве с погодой? У нас льют дожди. Льют и льют, но, Женечка, у природы нет плохой погоды, верно? И каждая погода благодать! Как и каждый данный нам день. Все, старая, болтливая сорока улетела, простите!»

В следующий раз Людмила объявилась через три с половиной месяца. Письмо ее, как и всегда, было живым и остроумным – описывая больничные нравы и приключения, она подмечала самые смешные и нелепые моменты.

«А из нее бы мог получится отличный репортер», – улыбаясь прочитанному, подумала Женя.

Но все равно, несмотря на юмор и острый глаз, письмо было пронизано грустью, даже тоской.

«Как ваши дела? – строчила Женя. – Почему ни слова об этом? Все ли в порядке? Ну и вообще – какие планы на будущее?»

Два дня ответа не было. Женя проверяла почту, в очередной раз думая о том, какая она дура – ну кто ей эта Людмила? Совсем чужой, незнакомый человек. Виртуальная знакомая, не более. Что она лезет, зачем допытывается? Неужели ей не о ком беспокоиться? И потом, Людмила вполне может не хотеть делиться с ней подробностями. И все-таки чужой Людмила ей уже не была. Если уж вступаешь с человеком во взаимоотношения, слушаешь его, чувствуешь и слышишь его душу, какая разница – виртуально или на самом деле вы знакомы.

И, наконец, пришло письмо.

«Дорогая Женечка!

Все раздумывала, писать вам об этом или не стоит. Но все же решилась. Ужасно грузить вас своими проблемами и бедами, но вы не заслуживаете вранья и пренебрежения.

Женя, у меня самая плохая болезнь. В самой плохой – терминальной – стадии. Вот каким словам я научилась! Конечно, в лечении мне не отказали, но четко дали понять, что вряд ли будет толк. Я взяла тайм-аут на раздумья. И, кажется, приняла решение.

Времени у меня совсем мало, в лучшем случае полгода, а в худшем – всего пару месяцев. В общем, решение мое таково – никакую химию я делать не буду, лишние муки и лишние страдания. Да и ухаживать за мной некому – так получилось. И вообще – я буду верить в полгода. Не в пару месяцев, а именно в полгода. Ну хоть в этом мне должно повезти?

И вот за эти полгода – а я на них настаиваю! я должна кое-что успеть, чтобы уйти туда не только без долгов, но и с исполненными желаниями! А их, слава богу, оказалось не так много. В общем, ура!

Первое – съездить в Минск, к старинной подруге Шурочке. Встречу мы планировали давно, а никак не получалось.

И второе – все-таки съездить на море. Да, время года мне выпало совсем не морское, но что поделать – времена, как известно, не выбирают.

Думаю, зимнее море везде неприглядно. Но я должна уйти, попрощавшись с ним, я так решила. Скорее всего, это будет Сочи или Ялта, вариантов не так уж и много. За границу ехать бессмысленно.

А там… Там я останусь. Хоронить меня некому, оплакивать тоже, на могилу ходить тем более. В общем, такой выход мне кажется самым разумным, простым, незатратным и бесхлопотным. Вода смоет и уничтожит все.

Зато сейчас я при деле, занимаюсь общественно-полезным трудом: раздаю мебель, посуду, тряпки, украшения – все, что накопилось за долгую жизнь. Ох, дорогая Женечка! Разбираю все это и смеюсь! Ей-богу, смеюсь! Сколько же ненужного, лишнего, глупого я накопила!

Оставила себе один стул, диван, на котором сплю, чашку, ложку, вилку, тарелку. Уничтожаю письма и фотографии – все равно пойдут на помойку, зачем обременять незнакомых людей? Главное, что Рыжий за время моего отсутствия привык к соседке, это меня утешает! Стоит у ее двери и мяучит, вот ведь предатель! Да и слава богу!

Женя, милая! Все, о чем я вам написала, не должно вас беспокоить. Это жизнь. Человек я немолодой, поживший, на мое решение повлиять невозможно, его можно только принять. Или не принять. Единственное, о чем я вас прошу, если уж не принять мое решение, то понять меня. Обнимаю вас и, надеюсь, до связи! Послезавтра лечу в Минск, к моей дорогой и любимой Шурочке. Кстати, она тоже ваша большая поклонница, Женя. И еще – простите меня за то, что я выбрала вас своей конфиденткой. Так получилось. Ну что, будем прощаться. И не обессудьте, прошу!

С любовью, уважением и благодарностью,

ваша я».

Женя медленно встала и подошла к окну. Раздвинула тяжелые плотные шторы. На улице была красота – начало декабря, но уже началась настоящая зима, ранняя, белоснежная, с редко падающими, кружащимися, крупными, резными снежинками. Желтый, мутноватый фонарь вовлекал их в свой мягкий и нежный свет, и они продолжали плавный, неторопливый танец. Стоящие во дворе машины словно специально упаковали в снежные кубики. Одна из них отчаянно пыталась вырваться из белого плена, но в который раз, истерично повизгивая, буксовала. Ее яркие фары освещали проезжую часть и тротуар, по которому медленно катила санки с ребенком очень высокая и сутулая женщина.

Зима. От такой настоящей, снежной и чистой зимы москвичи давно отвыкли – на смену морозным, с хрустящим снежком зимам пришли оттепели, падающие сосульки, ледяные дожди и вечные слякоть и грязь.

Женя вздрогнула, вернувшись в реальность.

Впереди Новый год, а после зимние каникулы. Дочка собирается в Прагу, а Женя с мужем на дачу. Ах, какая красота в зимнем лесу! Муж будет требовать лыжных прогулок, а ленивая и неспортивная Женя станет придумывать все что угодно, лишь бы в очередной раз отказаться. Зачем заставлять человека делать то, что не хочется? Зачем ломать его через колено, пытаясь отыскать в этом пользу для здоровья? Ведь то, что ты делаешь через силу, уж точно не принесет тебе положительных эмоций и, как следствие, душевного успокоения.

«Ни за что, – подумала Женя, – ни за что не соглашусь». Господи, да о чем она – лыжи, не лыжи! Все равно будет дача, теплый, пахнущий дровами любимый дом, крепкий и свежий чай, вкусные булочки из ближайшего магазина. Елка в сверкающей мишуре, даже две, одна дома, вторая на улице – они всегда наряжали две елки. И старые игрушки, сегодня они называются винтажными – стеклянная лыжница в спортивном костюме и шапке с помпоном, облезлый зайчишка с морковкой в лапках, разноцветная юла с маленьким сколом, мутноватые серебристые шарики с поперечной цветной полосой, балерина, крутящая фуэте, – черты лица давно стерлись, но не беда. Странное дело – как сохранились эти семейные достояния, притом что все женщины в Жениной семье легко и просто выкидывали чашки со сколами, кастрюли с облупленной эмалью, керамические, вышедшие из моды вазочки и кофейные чашки, потертых плюшевых зверей – только пыль собирать.

Все так, и все правда. Только старого коричневого вытертого одноглазого мишку Боню было ужасно жаль – как мама могла?

Жене было тогда четырнадцать. Боня жил на шкафу, прислонившись к стене и чуть завалившись на бок. Коричневый медведь был частью Жениной жизни. Исчез он летом, когда она была в пионерском лагере, а родители делали ремонт. Отсутствие Бони она заметила не сразу – сначала бегала по квартире и ахала, восторгаясь ремонтом. А когда обнаружила, что Боня исчез, с ней началась настоящая истерика.