Мастер Чэнь - Девушка пела в церковном хоре [litres]

– Пара недель вдоль Китая-батюшки – и все. Полгода уже в пути, господа… А тут две недели. Это разница.

– Какого бы черта не сделать три недели. Пойти от Формозы к Тихому океану, обойти Японию с востока…

– Ты к тому, что весь японский флот стоит к западу от архипелага?

– Ну, пусть за нами погоняется в океанских водах. Если упустят, без выстрела ведь можно пройти.

– Ха-ха. Но, к сожалению…

– К сожалению – что?

– Уголь, дружочек. В обрез. Только на прямой путь вдоль Китая до Владивостока. На восточный маршрут – никак.

– Черт, ну ладно. Две недели. По сути, миновать этот пролив, и все.

– Какой пролив?

– Цусимский, понятно.

Мой читатель знает, что означает это слово – Цусима, а я в тот момент и вообразить не мог, чем кончатся мой экзотический кругосветный поход и странная история с золотым грузом старого крейсера.

И еще мой читатель знает, что раз уж он видит вот эти строки, то автору их повезло – он, то есть я, остался жив.

Что было после, как я попал в мой нынешний сыроватый, но мирный край под названием Калифорния… для этого мне пришлось прожить несколько жизней. Одна из этих жизней началась в лагере для военнопленных в Сасебо, куда по осени мне пришло точно такое же толстое письмо, как тогда, в Носси-бе. Я распечатал этот неаккуратный ворох газет, прокламаций и журнальчиков, и…

«Ты жив! И твой верный друг Станислав Одоевский-Шешурин приветствует тебя. Доложу тебе, мы несколько месяцев не знали, хоронить тебя или еще искать, и молодец, что догадался дать весточку, – но как же долго ты собирался, и как долго идут письма.

И как же быстро несется матушка-Русь. Все, о чем мы мечтали – оно происходит, но, Боже великий – кровь, виселицы, нескончаемый ужас. Что ж, если такова цена, надо ее платить, не правда ли?»

Тут я поморщился, но тогда я только начинал свою очередную жизнь и в итоге съел это сомнительное блюдо Станислава, хотя и без удовольствия.

«Ты слышал, конечно, что Россия расшевелилась всерьез, – бежали по бумаге строчки. – Но одно дело слышать, другое чувствовать. И вот тебе очередная моя мусорная корзина. Да какая! То, что я присылал тебе весной, то было ничто. Да, пара десятков оппозиционных листков, но сейчас-то, сейчас… Вот тебе анекдотец из “Сигнала”: в четверг в третьем часу дня на Невском один господин – по виду литератор – громко и твердо сказал даме, шедшей с ним, что не намерен издавать никакой газеты. Оригинала тотчас окружила огромная толпа, криками выражая свое удивление…

Читай эти листки, друг мой, читай, они скажут тебе все лучше меня. А я… голова кругом, ужас, но и восторг – вот же оно, вот!»

И я начал разбирать эту кучу второсортной бумаги, и обложки уже не были лишь в черном типографском цвете. Издатели добавили красную краску – пятна крови на мостовой среди тумб и фонарей, лужи крови на любимых мною набережных… зверские лица казаков, их оскаленные зубы… виселицы, виселицы без счета.

Станислав сошел с ума – он действительно думает, что если такова цена, то надо ее платить?

Вот прокламация все той же «Р.С.Д.Р.П.» – понятно, что Станислав уже не призывает меня выбросить или сжечь ее в топке: «По всей России, из края в край, идет война. Не видно конца ей, все пуще и больше она разгорается. Спешно заказывает правительство нашего милостивого царя пушки и пулеметы, развозит оружие и боевые припасы, карательные поезда с пулеметами черными змеями расползаются – бегут по рельсам; камни мостовых в городах и деревенские поля заливаются кровью рабочих, крестьян и солдат; зарево пожаров висит над зажженными городами и селами».

Когда я уходил в море, то оставлял за плечами сонное царство. Когда я попал в кровавый ад, то думал, что только бы из него вырваться – в это милое и привычное царство. А его и точно уже нет.

Это же другая страна, подумал я. И это страшная страна. Мы добивались чего-то совсем другого. Интересно, а Станислав это понимает?

Но вот и лекарство от ужаса, в одном из паршивых листков – «Вниманию дам: корсеты гигиенические, бюстгальтеры, набрюшники, менструальные повязки, спинодержатели, эластичные чулки… Магазин Маркуса Закса, Литейный 45, телефон 288–40». Нет, это еще та же страна. И как же они ходят по ее дорогам и тротуарам, если на них кровавые лужи?

Боже мой, ведь я сейчас мог бы сидеть в своей квартире, подумал я, и издавать вот такой листок – если сегодня все приличные люди этим заняты.

Мог бы давать объявления о литературных вечерах – тут какие-то новые имена, стал моден некто А. И. Куприн, судя по карикатуре, человек неумеренно толстый. А дальше опять они печатают этого неутомимого Чуковского, еще романцеро Леонидова и стихи непонятного псевдонимного автора про какого-то эс-дека:

Они думают, что это смешно? Кончается эта сцена тем, что Маркс, к которому обращена утренняя молитва героя, огрызается:

Боже ты мой, они все время шутят, и как глупо и истерично шутят, и все на ту же тему. Вот уже знакомый мне с весны «Пулемет Шебуева» и его веселье: что делать с арестованным динамитом? Мне передавали, что граф Витте как финансист думает провести внешний заем под залежи динамита, открытые им. Говорят, что Коковцев ездил в Париж с образцами динамитной руды в кармане…

Динамит и взмах стальной руки – это все еще смешно? Кровь и баррикады – тоже?

А дальше идут «изобретения Шебуева». Дословно: признавая всю основательность жалобы политических преступников насчет того, что «в России даже повесить как следует не умеют», была измыслена «десятичная виселица», за сутки отрабатывающая от 300 до тысячи трупов. Еще наш пулеметчик придумал автоматический разоружитель – сильнейший магнит, в форме дверного портала, притягивает все металлическое.

Швыряю клоуна Шебуева в сторону и в следующем листке вижу вдохновенную пародию, озаглавленную «Из Апухтина»:

Опять псевдоним, некто Барон Ondit.

Во второй раз я перечитывал всю эту кучу пачкающейся бумаги по-другому. Что со страной, я уже понимал. Я пытался понять другое – что происходит с теми людьми, которых раньше считал единомышленниками, своими, лучшими из лучших. И понял, что они хорохорятся и ерепенятся без меры, они захлебываются восторгом. Они восторгаются собственной смелостью – вот хотя бы, что тут у нас за издание – называется «Фонарь», и публикует оно анекдотец про самих себя: