Алекс Тарн - Рейна, королева судьбы

Но судьба в очередной раз скакнула в сторону, диким изворотом выбросив людей из, казалось бы, твердо прочерченного русла в другое, не менее страшное. В середине сентября во всех гетто и лагерях Бессарабии объявили о предстоящей депортации евреев в Транснистрию – украинскую область между Бугом и Днестром, подаренную Гитлером румынскому правителю Антонеску. Обитателей гетто Секуряны разделили на несколько пятитысячных групп, которые должны были следовать в село Атаки для переправы на левый берег Днестра, в город Могилев-Подольский. К счастью для остатков семейства Лазари, они попали в одну из последних колонн: первые были почти полностью истреблены еще на правом берегу.

К реке подошли уже глубокой ночью, на исходе сил, преодолев за один переход почти тридцать километров. Дети, шестилетняя Фейга и восьмилетний Шлойме, уже не могли идти, так что Рейна, Броха, Рухля и Йоселе по очереди тащили их на руках. Кое-как устроились на ночлег; с реки дуло, бугристая холодная почва неприветливо толкала изможденные тела, тянула из них последнее тепло. Утром, когда рассвело, Рейна увидела, что они лежат рядом с полными трупов могильными рвами, едва присыпанными сверху. Кое-где поверхность слегка шевелилась, и тогда казалось, будто земля-оборотень, земля-людоед двигает челюстями, дожевывая свою обильную пищу.

Берег на много метров вокруг был усеян вещами погибших – ломаными чемоданами, мятой одеждой, детскими игрушками, втоптанными в грязь шапками. Как видно, за несколько дней непрерывного душегубства румыны и украинцы устали от грабежа и пресытились смертью. Ночевавшая по соседству молодая женщина в приличном пальто произнесла с невольной интонацией старожила, просвещающего вновь прибывших:

– Вчера было уже не так страшно. Не то что в первые два дня.

– Откуда вы? – спросила Рейна.

– Из Южной Буковины. Нас привезли на поезде.

Рейна понимающе кивнула. На поезде… – это объясняло и необычно большое количество вещей, и относительно свежий вид депортированных.

Женщина вдруг всхлипнула:

– Видели бы вы, что они тут вытворяли.

Расстреливали, пока все рвы не набили. Старикам бороды выдергивали. Топили. Выстрелами загоняли людей в воду – плывите, мол, сами! Все мои… там, во рву… – она спрятала лицо в ладонях и заплакала.

«Надо же, плачет, – равнодушно подумала Рейна. – Точно, из новеньких».

– Как же вы… еще здесь? – спросила она вслух.

– Нас, нескольких женщин, они взяли к себе в деревню. Насиловали всей командой. А вчера вот выкинули. Надоело.

Рейна снова кивнула:

– Они всегда устают. Но это ненадолго, не надейтесь.

Днестр напротив Могилева широк, до полукилометра. Переправлялись на плотах, сколоченных кое-как, на живую нитку. Людей на них загоняли столько, что те стояли плечом к плечу, ноги в воде. Метрах в пятидесяти от противоположного берега стоявшая с краю женщина в приличном пальто неловко взмахнула руками, оступилась, схватилась за соседку, та тоже пошатнулась, вскрикнула, и паника, как пожар, охватила всю массу людей, скучившихся на плоту. Все вместе они качнулись с края на край, отчаянно стараясь сохранить равновесие и от этого еще больше ухудшая ситуацию, плот тоже качнулся туда и сюда, высоко задирая дощатый бок, и перевернулся, накрыв собой часть своих пассажиров.

«Боже мой, Фейгеле!» – страх за дочь ожег Рейну сильнее, чем холод осенней воды.

– Фейга! – крикнула она, вынырнув на поверхность. – Фейга! Фейга!

Рядом, страшно выпучив глаза и хватаясь за воздух, тонула женщина в пальто.

– Фейга! Фейга!

– Мама! Ма…

Рейна обернулась. Дочь, едва удерживая рот над водой, отчаянно мельтешила руками в нескольких метрах от нее. Рейна рванулась туда. Плыть в одежде было неимоверно трудно, как бежать во сне. Она смогла продвинуться всего метра на два, прежде чем поняла, что не успевает.

– Фейга… Фейга…

Она глубоко вдохнула, прежде чем прекратить движение, прежде чем уйти под воду вслед за дочерью, вслед за последним своим, третьим своим погибшим ребенком.

– Рейна! Держись! – чья-то настойчивая рука подхватила ее под мышку. – Греби! Греби, кому говорю! Или утонем вместе!

Йоселе, младший брат. Он всегда был прекрасным пловцом, как и все Лазари. Фейга просто не успела научиться. Не успела… А вот Рухля доплыла, выбралась на берег вместе с ними. Теперь они остались втроем – две сестры и брат. Трое уцелевших из девятнадцати душ большого семейства, собравшегося двумя месяцами раньше в родовом хотинском доме.

Старый Ицхок-Лейб, восьмидесяти двух лет, забитый насмерть украинскими крестьянами в поселке Новоселица вместе со своими правнуками, восьмилетним Давидом Сиротой и девятилетним Александром Лазари, сыном Брохи.

Его жена Сара, семидесяти девяти лет, заколотая штыком на краю могильной ямы.

Их сын, Аарон Лазари, пятидесяти трех лет, дипломированный бухгалтер, застреленный во время эсэсовской «акции» в числе других хотинских интеллигентов.

Жена Аарона, пятидесятидвухлетняя Энта, зарубленная румынским жандармом на обочине дороги.

Броха, двадцатидевятилетняя жена их старшего сына, утонувшая во время депортации вместе со своим сыном, восьмилетним Шлойме, и маленькой Фейгой, шестилетней дочерью Рейны Сироты.

Дети Брохи, трехлетняя Эстер и пятилетний Пини, скончавшиеся от тифа в гетто Секуряны вместе с двухлетним Борухом, сыном Рейны и Золмана Сироты.

Вторая невестка Аарона и Энты, Ривка, двадцати лет, убитая во время изнасилования вблизи Хотина вместе со своим сыном, грудным младенцем Хаимом-Моше, четырех месяцев от роду.

Престарелая бабушка Брохи, Хана-Лея, девяноста двух лет, принявшая смерть вместе с Сарой Лазари от штыка украинского полицая.

Благословенна память о них.

В Могилеве-Подольском депортированных на несколько дней предоставили самим себе. Так кошка, наигравшись с пойманной мышью, делает вид, что забывает о ней и, мурлыча от удовольствия, укладывается вблизи погреться на солнышке. Она точно знает: жертве просто некуда деться, а потому можно передохнуть и слегка разнообразить игру, подарив обреченному, загнанному, измученному существу ложную иллюзию надежды.

Впрочем, занимавшиеся депортацией румынские власти вряд ли воспринимали происходящее как игру. Их цель, общая в то время почти для всех европейских народов, состояла в том, чтобы как можно скорее и с наименьшими затратами очистить от евреев свою часть континента. Свежеприобретенная Транснистрия была выбрана в качестве площадки для исполнения этой задачи. Метод предполагался тот же, что и ранее в Бессарабии: бесконечные, бессмысленные пешие марши от деревни к деревне, то есть уничтожение депортируемых руками местного населения, а также посредством «естественной» убыли от голода, холода и болезней. Этот подход не только отвечал санитарным требованиям своевременного захоронения трупов, но и выглядел весьма экономным с точки зрения затраченных средств: на охрану колонны в три – пять тысяч человек требовалось не более десятка жандармов. В итоге можно было рассчитывать на окончательное решение вопроса силами одной роты, максимум батальона, без привлечения дополнительного строительства и прочих дорогостоящих мероприятий – транспортных, инженерных, организационных.