Ференц Загони - На распутье

— А мои? — И я протягиваю свою руку.

Он смотрит не на мою ладонь, а по-прежнему в глаза.

— Вы, товарищ Мате… — Он берет меня за локти и прижимает к себе. — Вы, Яни, — говорит он задушевно, — не годитесь в директора. Это тоже ошибка. С вами говоришь как с равным. Это нехорошо. В настоящем руководителе должен чувствоваться начальник. Тут ничего не поделаешь, так уж устроен человек. А вы не умеете начальническим тоном разговаривать с людьми. Не рождены таким. Вы уж простите меня, старика, может, и не следовало говорить подобные вещи. — Он умолкает, пристально смотрит на меня и, словно решившись наконец, продолжает: — Ну, раз мы уж так откровенно разговорились, не скажете ли вы мне, как произошло это несчастье. Потому что очень много всякой ерунды болтают, вы даже не представляете себе. Говорят, будто вас интересуют одни показатели да конверт, и, стараясь пустить пыль в глаза своему начальству, вы только и знаете, что без устали твердите: «Интересы производства, интересы предприятия, интересы завода», а о человеке совсем позабыли и, пожалуй, даже слово это не выговорите. Оно, конечно, работяги любят языки почесать, вы ведь и сами знаете. — Он хватается за пуговицу моего пиджака. — Яни, сынок, скажите мне, что тут правда, в этом несчастном случае. Я ведь знаю, какими вы были большими друзьями, настоящими товарищами…

— Ну ладно, хватит, дядюшка Адам, — перебиваю я его. — Следите лучше за доской, а то зазеваетесь и получите «мат».

Я покидаю их, поднимаюсь к себе. Всюду пустынно, только в конце коридора судачат две уборщицы.

В одном из ящиков письменного стола лежит протокол совещания, беру его в руки, читаю.

«Х о л б а. Отделу рационализации необходимо предоставить больше самостоятельности. Нужно покончить с таким ненормальным положением, когда во время штурмовщины в конце квартала или полугодия мы отрываем лучших инженеров от исследовательской работы и заставляем заниматься случайными, малозначащими делами…

Р о м х а н и. Их не убудет от того, не упадет корона с головы, и, в конце концов, как ни подходи, они тоже живут за счет завода, а посему главное — производство.

Х о л б а. Предлагаю, во-вторых, ликвидировать в научно-исследовательском институте аристократические замашки. Нельзя допускать, чтобы инженеры, какими бы выдающимися специалистами они ни были, рассуждали так, будто нельзя заранее намечать сроки развития производства, что мы якобы не можем устанавливать им ни квартальных, ни даже двухлетних заданий. Это ошибочная точка зрения, она недопустима на производстве.

Ч е р м а к. Что вы предлагаете?

Х о л б а. Добиться ритмичности. А кто не умеет или не хочет работать строго по плану…

Ч е р м а к. Договаривайте.

Х о л б а. Я по-прежнему считаю, что непосредственно вопросами развития производства занимается слишком мало специалистов по сравнению с общим числом работающих. После слияния их процент к общему числу работающих еще больше сократился, а процент занятых в административно-управленческом аппарате увеличился.

Р о м х а н и. Мы уже подготовили проект реорганизации; каждого пятого, занятого в административно-управленческом аппарате, намечено перевести на производство. Сейчас как раз уточняем, у кого какая специальность.

Т о т (директор кёбаньского филиала). К сожалению, судя по всему, это прежде всего коснется нас. Точно так же, как и при внутреннем профилировании, менее рентабельные изделия сбагрили нам.

Х о л б а. Это необоснованное обвинение.

Ч е ч и (директор сольнокского филиала). По-моему, как это ни прискорбно, а товарищ Тот прав. Зачем, например, переводят к нам термический цех, я имею в виду калильные печи?

Х о л б а. Считаю необходимым подвергнуть тщательной проверке организацию работ в сборочном цехе. Впредь наряду с месячной и квартальной программой следует составлять рабочий график на неделю и даже на два-три дня, а затем согласовывать его с другими цехами, например с механическим. Только так можно ликвидировать ненужную суетню, штурмовщину и неизбежно возникающие вследствие этого многочисленные технические недоделки и неполадки при сборке, участившиеся рекламации. Большим стимулом для механического цеха явилось бы введение такого порядка, когда учет выработки в единицу времени и в форинтах заменил бы точное соблюдение графика выполнения программы. Предлагаю также, чтобы склад при приеме деталей, поступающих извне, от филиалов завода, подвергал их проверке, благодаря чему можно было бы избежать…»

Предложение Холбы о реорганизации сборочного цеха что-то напоминает мне. С чем-то очень похожим я уже встречался. Да, да, приблизительно три-четыре года назад то же самое предлагал Пали Гергей. Он возглавлял тогда производственный отдел, а я был главным инженером. Пали сказал также, что эту идею он позаимствовал из западногерманского технического журнала, что на многих немецких и даже итальянских и французских станкостроительных заводах именно так организовано производство. Тогда я отклонил предложение, сказал, что на нашем заводе оно неприменимо до тех пор, пока мы не заменим устаревшее оборудование современным. Я был прав, в ту пору вводить это действительно не имело смысла. По сравнению с нынешним завод представлял собой запущенное, полукустарное предприятие, лишенное необходимой самостоятельности, всецело зависевшее от заказчиков. Теперь, конечно, обстановка в корне изменилась, и поэтому предложение Холбы, хоть оно и не оригинально, выглядит совсем по-другому. Он ни слова не говорит, откуда почерпнул идею своего предложения. А может, это и в самом деле его собственная идея? Холба хороший специалист, так что нет ничего удивительного.

Помнится, как-то раз Пали Гергей даже, дал мне немецкий журнал.

Я пытаюсь найти его в нижнем ящике своего письменного стола. Он доверху завален всяким хламом. Когда меня назначили директором, я все запихал сюда, и вот уже два года не выкрою времени, чтобы навести в нем порядок. Роюсь. Старые фотографии, сводки, протоколы, непрочитанные статьи, несколько личных писем, на которые так и не собрался ответить…

В дверь стучит уборщица, входит, начинает протирать стекло на столе заседаний, изредка краем глаза посматривает на меня, смахивает пыль с цветочной подставки, отряхивает листья герани.

— Надо бы поставить под душ, — говорит она. — Или вынести на дождь. А то, не ровен час, погибнет цветок, уж очень много пыли, воздуха совсем не видит.

Я удивительно отчетливо представляю себе совещание. Я стою здесь, у края стола, толстый Сюч, отдуваясь, говорит: «Почтим память… минутой молчания…» Ромхани бросает Холбе: «Тебе, с твоими ногами, можно бы и не вставать». И кладет перед собой часы. Длинный нос Чермака почти касается цветка, когда он проводит пальцами по листьям…