Валерий Привалихин - Восхождение: Проза

— Ладно… Пошли, подмогнешь. Там мелочь осталась, — сказал Семен, глядя куда-то в пространство черной ночи.

Они лежали рядом, голова к голове, под широким и низким корпусом машины. Ветер тугим потоком врывался в эту узкую щель между землей и днищем. Но Игорь уже не чувствовал холода, затекшей спины. После огорошившего стона пурги, непроглядной темени, растерянности и беспомощности его вдруг охватила злость на все свалившиеся на их головы напасти, на мороз и ветер, упрямое, неподдающееся железо. Он видел, как выматывались Семен и Гога, пытаясь поставить на свое место вал, как почти на ощупь им приходилось разворачиваться в самом брюхе машины, куда едва доставал свет лампочки-переноски, и старался в нужный момент быть полезным. То подавал ключи, то сбивал ломом наросты льда на днище. А потом пробрался между гусеницами и лег на бок так, чтобы собой хоть немного прикрыть от поземки ребят.

Он понимал, что здесь могли обойтись и без него. Но очень хотелось доказать, что он не лишний.

И еще знал: как ни серьезна ситуация, в которой они оказались, выкрутятся из нее.

Вдруг погасла лампа-переноска, и Игорь, быстро сообразив, пополз из-под машины.

— Ага, глянь там… — донесся ему вслед голос Семена.

Значит, ветер сорвал провод с аккумулятора. Или снег где-то законтачил на массу. Только ветер и снег могли здесь бедокурить так лихо — они были у себя дома…

Что Семен чувствует себя неважно, стало заметно только спустя час после ремонта.

Преодолев еще приличное расстояние, Гога остановил машину, выбрался из нее, пытаясь сориентироваться, но вернулся смурной, ничего не говоря.

— Кончай. И так мы сделали больше, чем могли… — неожиданно глухим сиплым голосом приказал Семен. — Пурговать будем…

Он лежал на брезенте в старом потертом кукуле какого-то детского размера, который едва доходил до груди. На голову натянул капюшон полушубка, замотался потрепанным шарфом. Когда он говорил, глаза оставались полузакрытыми.

— Законопачивайтесь. Мотор раскочегарим и будем дремать, — сказал Семен, безуспешно пытаясь поглубже залезть в спальник. — Поутрянке прикинем, что к чему. Остался где-то час ходу. Но заплутать сейчас можно з-з-запросто…

Присмотревшись к его лицу, Игорь заметил большое красное пятно во всю щеку. Едва заметно мелко вздрагивали губы. После того как смолк мотор, из капюшона отчетливо послышалось дробное постукивание зубов.

— Эй, началнык, помирят тэбе рано. Кто командыват будит? — наклонился над кукулем Гога.

— Брось. И не думаю, — ответил Дижа. — Отлежусь… Профессиональная болячка расходилась, «радикуль». Не первый раз мы с тобой залетаем. Вон Игорю расскажи. Только не врать… Я послушаю. Веселей будет.

Гога, убедившись, что с приятелем ничего страшного, снова плюхнулся на сиденье водителя.

— Нэ врат, нэ врат… Я, Гогия, када-нэбудь врал?.. Вах, Игор, — тут же оживился он. — Сказат тэбе сэкрет, чэво мы за столько зим нэ замерзли в тундре и никогда никто нас нэ искал и нэ спасал? Сказат, почэму у нас лучшая машина на Сэвере? И когда надо впэред, мы всэгда — впэред…

— Два раза соврал… — донеслось из капюшона.

— Тада я вообще вра… говорить нэ буду, — фыркнул Гога, но через секунду продолжал дальше: — Потому, Игор, что чэловек у твоих ног лэжит вэликий, такой вэликий… Как я. Мудрэц. Только я мудрэц в жизни вообщэ. А он в тэхнике в частности. Наш Сэмеи, прэдетав сэбе и нэ пугайся, был гэнэральным конструктором…

— Старшим конструктором… — донесся голос снизу.

— Конэшно. …В одном очшэнь, как у нас на Кавказе говорят, приличном завэдении. Завэдение, горько поплакав, потэряло старшего конструктора, а Дальний Сэвер получил вэликого мэханика и славного парня. До утра, мой дарагой, еще далеко, как до моих голубых гор отсюда, и ты узнаешь, какой прэкрасный коллэктив тэбя окружает. Потому что нэ можэт быть вэликого мэханика бэз вэликого помощника. А я вот тоже начинал, как ты… Значит, так, расскажу тэбе страшную историю…

Игорь почувствовал, как приятно отходит продутое под вездеходом тело, как легко пощипывает опухшие на морозе кисти рук. Сами собой стали закрываться глаза… Ему казалось, что сейчас, после его барахтанья в снегу к нему эти парни относятся по-другому. Внимательней, что ли. А может, и добрее…

Он слушал Гогу, но иногда отключался и тогда пропускал слова, фразы. Потом пытался связать воедино его страшную историю.

Семен, наверное, уснул — лежал тихо, не шевелясь.

А за спиной пурга тянула одну и ту же заунывную ноту. Но она была уже такой знакомой, привычной, что навевала дремоту.

Со словами: «Что-то стало холодать, нэ пора ли дызэль нам прогнать… Сэйчас бачочэк пэрэключим» — Гога потянулся рукой под сиденье к топливному крану.

Мотор сразу ожил, задрожал от вибрации свет в кабине. Но тут случилось неожиданное. Гога, только что смотревший на приборную панель с кругляшками датчиков, вдруг быстро обернулся, как-то растерянно глянул кругом и, не застегивая куртку, молча рванулся к выходу.

— Лампу давай! Быстро! — рубанул он на ходу, и Игорь, ошеломленный всем этим, хватаясь руками за что придется, стал пробираться следом.

Прыгая в кромешную тьму, он успел заметить Семена, который, сбросив кукуль, поднялся во весь рост, и пар шел от его влажной одежды.

Втроем они собрались у правого борта, где ветер был до того неистов, что приходилось упираться ногами в наст, придерживать друг друга.

Гога по-пластунски юркнул под днище, замигал там светом. Скоро он выбрался назад и, ни слова не говоря — то ли мешал ветер, то ли был так удручен, — неторопливо полез в вездеход.

В кабине долго все сидели молча. Потом Гога в сердцах стукнул кулаком по колену и выпалил:

— Я же сам заварывал! Сам… Вот что обыдно…

— Чего сейчас, — остановил его Семен. — Там вари — не вари. Одна труха. Хоть немного осталось?

— Пусто! В самом дне бак продырявило…

— А, ч-черт… — Семен ругнулся, полез обратно в кукуль. — Если что — доски на костер пустим. Дотянем…

Не прошло и минуты, как двигатель сам по себе стал давать перебои, скоро вздрогнул и умолк совсем.

Игорь, кажется, понял, что произошло. Словно в подтверждение своей догадки он услышал:

— Восэмдэсят литров — ишаку под хвост… Прэдставляешь… Нэмного осталось в пэрвом баке. Будэм дызэль грэть. А мы потэрпим. Ладно?

— Ладно. Чего уж… — ответил Игорь, поплотнее укутываясь в полушубок.

Гога непривычно тяжело вздохнул и уставился куда-то себе под ноги, о чем-то думая.

— Нэт… Что-то нэ так у нас, — произнес он тихо. — Можэт, я нэ понимаю. Но кто мне объяснит… — повернулся он к Игорю. — Почэму я должен варыть топливный бак, который нэльзя варыть, запрэщается правилами? Опасно — рвануть можэт. И нэ надежно — шов разойдется в таких наших трясках. Как сэйчас. А ты видэл, как мы кардан лэпили? Ты нэ думай, Игор, что мы нэважные вэздэходчики. Мы стараемся. Частно. Но мы кардан лэпим из черт знает каких дэталэй. Крэстовину Сэмен от автокара прыстроил.