Александр Уваров - Месяц смертника [СИ]

Боги мои, сидел Ками!

Голос его… Его голос!

Чёрное, длинное пальто, скрывавшее его фигуру, едва не скрывшее и его самого, с полами-крыльями, вороньими крыльями, показалось мне одеянием монаха древнего, грозного, вечного ордена, Ордена Несуществующего.

Я едва мог рассмотреть его лицо. Смуглое, с мелкими, неясными чертами — оно почти сливалось с темнотой.

Но это был он! Он!

Я подошёл к скамейке и сел рядом с ним.

Сам не могу понять — почему не ответил ему, даже не поздоровался. Какое-то странное оцепенение охватило меня. Я не мог повернуть голову. Мне казалось, что рядом со мной пустота, но пустота живая, мыслящая, дышащая, ждущая и дождавшаяся меня.

«Почему?»

— Почему здесь? — спросил Ками. — Вы, наверное, думаете, как смог я вычислить ваш путь? И почему я здесь? Почему я здесь, рядом с вами, самым опасным человеком на Земле? И почему не страшит меня болезнь ваша? Вернее, наша… Да, почему не страшит меня наша с вами болезнь?

Я не ответил ему.

— Мне хотелось поговорить с вами.

— Здесь? Именно здесь? — спросил я.

Голос мой показался мне тихим, словно говорил я, приложив ко рту плотно набитую ватой подушку. Но он услышал меня.

— Здесь. Я вас нашёл, Игорь. Вы любите одиночество. Любите прогулки по парку. Куда ещё идти вам перед смертью? Близкой уже смертью?

— Я… могу… ещё, может быть, любить…

— Конечно, — согласился Ками. — Каждый человек может любить. Пока он жив. Вы были живы ещё несколько дней назад. Быть может, были живы ещё сегодня утром. А сейчас… вы чувствуете себя живым?

«Какое тебе дело? Какое? Спасибо тебе за всё, спасибо, добрый, спасающий меня Ками, но зачем тебе знать?»

— Я искал вас, Игорь. Был у вас дома.

— Это опасно, — сказал я.

— Знаю, — ответил Ками. — За вами следят. Возможно, это было бы опасно… в иной обстановке… и будь на моём месте кто-нибудь другой. Но лично мне и в более спокойные времена не угрожало бы преследование, а сейчас, когда мир получил наш подарок и не сможет уже избавиться от него… Чего и кого мне боятся?

Я молчал.

В молчании мы сидели долго, очень долго. Я потерял счёт времени, глаза мои стали слипаться. Голова моя клонилась вниз и в полусне я стал забываться, погружаясь в тёплые, тихие волны.

Ветер стих, и с неба торжественно и мерно в тихий сон мой стали падать крупные снежинки.

— Так тихо вокруг, — сказал Ками.

И сон отступил от меня.

— Здесь никого нет, — заметил я. — Только мы.

— Да и нас, пожалуй, уже нет, — добавил Ками. — Никого нет. Такой тихий мир вокруг нас! Всего несколько дней осталось до начала Апокалипсиса, а мир спит. И боги не говорят с Утнапиштимом, и Иегова не явился Ною, и светлые асы не несут людям пророчеств и предостережений. Вся спят, все. Как внезапен наш удар, Игорь! Не так ли? Но пройдёт всего несколько дней — и всё изменится. Мир станет другим. Я видел это, Игорь…

— Видели? — удивился я.

«Где? Где он мог видеть?»

— Да, Игорь. Я и сейчас вижу это. Весна в этом году будет ранней и тёплой, дожди пойдут в середине апреля. К концу апреля листья распустятся на деревьях. В мае появятся первые цветы на клумбах. В начале мая на этой самой поляне будет много, много… Ой, забыл! Забыл название! Такие жёлтые цветы… Они потом отцветают и белые шары… Семена, которые сдувает ветер…

— Одуванчики? — предположил я.

— Да, — согласился Ками. — Должно быть, они. Их будет много. А в середине мая на этой поляне появятся трупы. Сначала — десятка два. Потом больше. Их будут складывать тут и пересыпать хлоркой. Сначала попытаются складывать ровно, штабелями. Потом будут просто кидать в кучу. Трупов станет много, очень много.

Ками замолчал.

— А потом? — спросил я.

— Потом… Пока не вижу, — признался Ками. — Очень много дыма…

— Жгут?

— Что?

— Трупы сжигают?

— Не знаю, — ответил Ками. — Не вижу.

— Действительно всё, всё погибнет? — спросил я. — И все?

— Все, — подтвердил Ками. — Мы честны с вами, Игорь. Вы убедились, что наше средство действует.

— А вы? — спросил я. — Не боитесь умереть? Или и в самом деле обладаете вакциной? Или каким-нибудь совсем неведомым мне чудесным средством спасения?

— Нет, — сказал Ками. — Спасения нет. В этом-то весь секрет. Нет спасения и нет исключений. Мы идём путём Смерти и жизнь не властна над нами.

— А сели вы всё-таки спасётесь? — спросил я. — Если всё, что случилось со мной, всё, что сотворил я — лишь часть какого-то глобального, неизвестного мне плана. Скажем, шантаж или просто испытание нового вида оружия. И не будет всеобщей, именно всеобщей гибели, а будет лишь торжество избранных? Если жизнь снова обманет меня? Если, в который уже раз, Революция предадут те, кто цепляется за своё личное, трижды проклятое существование, мелкое, мерзкое…

Я закашлял и выплюнул на снег тёмный студенистый комок.

— …Мерзкое!

— Нет, — ответил Ками. — Это тот случай, Игорь, когда надо просто верить. Верить в то, что Смерть с вами и она не предаст вас. Верить в то, что пустота обрела, наконец, силу и ничто уже не сможет остановить её. Верить в то, что поставленная вами точка никогда и никем не будет уже исправлена в запятую. Верить в то, что ты не начало, а конец миру. Конец миру и всем богам его! Верить, Игорь, просто верить. Есть у вас для этого силы? Вы верите?

Я молчал.

— Ваш труп не сожгут, — сказал Ками. — Его успеют похоронить…

— Где? — спросил я.

— В общей могиле, — ответил Ками. — Ещё месяц после вашей смерти он будет лежать в морге. Ещё месяц вашей миссии…

— А мама? — вырвалось у меня.

— Вам лучше знать, — ответил Ками. — Она уже больна. Она не успеет узнать о вашей смерти. Вы так редко ей звоните…

«А Катя?»

Нет, я не спросил его о ней. Довольно! Не могу…

— Не жалеете, Игорь? — спросил Ками. — Вам уже задавали этот вопрос. Но я хочу, чтобы вы ответили на него сейчас, именно сейчас, на исходе вашей жизни, когда вы ощутили уже присутствие Смерти, когда вы увидели силу её. Не жалеете?

— Странно, — ответил я. — Должна быть радость. А чувствую усталость. Спать хочется.

— Вам надо домой, — сказал Ками. — Отдыхать, спать… Вы славно поработали, Игорь. Вы устали. Не так это просто — разрушить мир.

Я встал. Отряхнул снег с брюк. И с минуту стоял неподвижно, не в силах уйти от него: моего губителя и спасителя, моего бога Ками.

Слабость, дурманящее расслабление проникло во все клетки моегот тела. Мышцы были вялы и едва способны были даже на самое малое усилие. Ноги подрагивали, подгибались, не в силах удержать внезапно отяжелевшее тело.

Лёгкие будто уменьшились в размерах и горло сжалось так сильно, что приходилось рывками проталкивать, с усилием глотая, раздражающий бронхи зимний воздух.

Лоб ломило, сдавливало болью, и туман, всё тот же болезненный, теперь уже с тревожным зеленоватым оттенком туман захватил меня, окутывая последней, воистину предсмертной пеленою.