Александр Уваров - Казино для святых [СИ]

Гонеев быстро набросил пиджак. Выключил светильник.

Вышел из кабинета, закрыл дверь. Повернул ключ. Подёргал ручку, убедился, что замок сработал исправно — и быстрым шагом, едва не переходя на бег, пошёл к лестнице, что вела к выходу на парковку.

На миг он только остановился, чтобы прочитать подсвеченную зелёным светом табличку «Выход», что закреплена была на стене перед выходом на лестничную клетку.

«Воистину так», — подумал Гонеев.

Он едва успел застать Ставицкого, перехватить на парковке.

Директор стоял у машины и разговаривал с кем-то по мобильному телефону.

Водитель, прогревая двигатель, сидел за рулём, и, скосив глаза, посматривал время от времени неодобрительно на стоявшего к нему спиной шефа, словно мысленным усилием пытаясь заставить его закончить поскорее беседу и отправиться, наконец, в путь по забитой под завязку автомобильными пробками вечерней Москве.

Завидев подбегающего к машине, запыхавшегося Гонеева, водитель быстро опустил глаза и пробормотал что-то, похожее на ругательство.

«Потерпи, голубчик, потерпи, — со злорадством подумал Илья Петрович. — Ты и так как сыр в масле катаешься. Полдня в приёмной сидишь с газеткой, да чаи гоняешь. А я и утром, и вечером кручусь как волчок. И ночью иногда… Так что подожди, родной, немного».

Дождавшись окончания разговора, Гонеев подошёл к Ставицкому и, откашлявшись, сказал негромко:

— Добрый вечер, Николай Романович.

— Добрый, — бросил директор, открывая дверь машины.

— Вопрос один, — поспешно добавил Гонеев, боясь упустить начальство.

Другого бы сотрудника, пусть даже и из числа топ-менеджеров, Ставицкий слушать бы не стал, а отправил бы со всеми вопросами… ну, скажем, в приёмную, и предложил бы оставить на столе у секретаря служебную записку или перезвонить завтра утром.

Но Гонеев, освободитель задержанного груза, был, как-никак, герой дня и заслуженный защитник интересов компании.

К тому же директор шестым или ещё каким-то по счёту, натренированным за долгие годы ведения бизнеса, чувством ощутил незримые колебания биополя, волны тревоги и неуверенности, исходившие от почтительно замершего за спиной в полупоклоне заместителя по вопросам безопасности.

Оттого Ставицкий решительно захлопнул дверь и повернулся к Илье Петровичу.

— Слушаю, — буркнул директор с подчёркнутым недовольством.

Гонеев огляделся по сторонам (жест совершенно излишний, поскольку на пустой парковке никого, кроме них, не было, но подчёркивающий, тем не менее, особую конфиденциальность разговора), и непривычно быстро для себя, потому путано и довольно невнятно, начал говорить о своей встрече с генералом, об угрозах в адрес компании, услышанных им от Свечина, и о тех атаках на бизнес, что запланированы милицейской братией и непременно будут осуществлены, если…

— …Вам бы с Павлом… со Свечиным встретиться надо, — закончил Гонеев и перевёл дыхание.

О предложении генерала свалить руководство компании и «подняться по деньгам» Гонеев, естественно, благоразумно умолчал.

— К чему это? — недоумённо спросил Ставицкий. — Зачем ты мне вообще всё это рассказываешь? Да ещё на ночь глядя… Иди вон, детям своим страшилки расскажи. Они, может, оценят.

Гонеев посмотрел на директора (а во время своего монолога он и глаз поднять не смел, отчего рассматривал внимательно лишь носки собственных и директорских ботинок), и едва не отпрянул в испуге.

Глаза Ставицкого потемнели, губы дрожали и кривились от ярости, а лицо побелело едва ли не смертного мела, так что на коже щёк проступили тонкие, синие прожилки.

«Этак его удар хватит!» — с беспокойством подумал Гонеев.

И, перехватив взгляд директора, понял Илья Петрович, что директор не просто с гневом смотрит на него, а ещё и с какой-то гадливостью, как смотрят на подобравшуюся тихой сапой к ногам, готовую с усыпляющей доверчивость прижаться к брюкам, тихую и в то же время чрезмерно самоуверенную, и потому особенно отвратительную подвальную крысу.

«Это он на меня?! На меня?! Так смотрит?!»

Кровь прихлынула к лицу Гонеева.

— Мои…

«Да как он смеет!»

Стыд, досаду, раздражение и боль ощутил Илья Петрович. Унижение… будто плёткой наотмашь хлестнули по лицу.

Или в самое лицо сунули ту самую поганую метлу, которой, по преданиям народным, гоняют со двора всякую падаль, людишек никчёмных, человеческий мусор.

«Да как он смеет!! Гад! Подонок!»

— Мои-то дети выросли уже, — Гонеев попытался улыбнуться, но губы стали будто резиновые. — Сказок не слушают. Вот внукам, если только…

— А мне чего рассказываешь? — с подчёркнутой грубость бросил Ставицкий.

— Не сказки, — сказал Гонеев. — К сожалению… Они серьёзно настроены, Николай Романович. Очень серьёзно.

И смог, наконец, улыбнуться.

— А наплевать! — решительно ответил, после короткого раздумья, Ставицкий. — Нам с ними детей не крестить. И, тем более, бизнес не делать…

Гонеев приблизился было к директору, но тот быстро, инстинктивно, отодвинулся от него.

«Забрезговал, сволочь, — с раздражением подумал Гонеев. — А ещё сегодня утром поздравлял при всех, чуть ли не ангелом-хранителем называл. Быстро ты хорошие дела забываешь, Коля. Быстро…»

Впрочем, внешне Гонеев оставался спокоен, доброжелателен и почтителен. Выдержка никогда ему не изменяла.

— Не делать? — переспросил Илья Петрович.

И пошёл ва-банк.

— А они по-другому думают. Кураторы наши…

— Заигрались! — жёстко ответил Ставицкий. — Заигрались они в своё кураторство, Илья Петрович. Бизнесменами себя вообразили, сапоги казарменные! А сами ни копейки не заработали! Весь их «бизнес» — корочками своими красными перед носом трясти, да ставить всех в пятую позицию, она же поза прачки. И присматривать потом за клиентом, чтобы тот не разогнулся ненароком. Вот и всё, на что они способны. Ни одной бизнес-схемы, ни одной идеи путной, ни одного толкового управленческого решения они никогда не родят, сколько бы не стрались. И о чём с такими паразитами разговаривать? Деньги они и так получают. Так что, и бизнес им отдать?

Гонеев вздохнул и развёл руками.

— В принципе, пока не о том речь…

— О том! — прикрикнул на него Ставицкий. — Не юли, Петрович, не люблю я этого! Именно об этом речь и идёт. Ни о чём я с ним разговаривать не буду! Это твоя работа: делать так, чтобы генерал был отдельно, и бизнес — отдельно. И чтобы они, не дай бог, не пересеклись и не познакомились. И то, что ты в принципе допускаешь возможность моей, именно моей, встречи со Свечиным, я воспринимаю как твою некомпетентность…

Гонеев попытался что-то сказать в ответ, и приложил было ладонь к груди жестом оскорблённого в лучших чувствах, но при том безусловно лояльного руководству и всё ещё надеющегося оправдаться скромного и надёжного сотрудника, однако директор похлопал примирительно его по плечу и примирительным тоном сказал: