Александр Уваров - Казино для святых [СИ]

Гонеев скривился и поморщился, будто от застрявшей в горле и с трудом проглоченной тошнотворной микстуры, и заявил:

— Забудьте вы о всех этих прикрытиях! Гроша ломаного они не стоят! Помните только о том, что я вам говорил. Пока…

Гонеев посмотрел искоса на удаляющееся здание казино.

— …Пока этот наш Николай Романович остаётся в своём кресле, гарантий выживания бизнеса — никаких! Это вы, надеюсь, поняли?

Они подошли к машине Ивана. С полминуты постояли молча.

— Ну, так как? — спросил, наконец, Гонеев. — Действуем совместно, Иван Сергеевич?

Романов посмотрел на Гонеева, покрутил автомобильный брелок в руках, и решительно ответил:

— Нет!

Не сказать, чтобы этот ответ огорошил Гонеева. Разве только, всё-таки смутил…

Вероятность успеха Илья Петрович оценивал процентов в семьдесят, не меньше. Он и сейчас не мог понять, почему Иван отказывается от его предложения, подставляя под улар и себя, и свою семью…

«И Ларису, между прочим!»

— Окончательное решение? — уточнил Гонеев.

— Окончательно, — ответил Иван. — И, как я понимаю, бесповоротное…

«Ещё бы!» — подумал Гонеев.

Илья Петрович облокотился на капот, перевёл дух и, улыбнувшись миролюбиво, сказал:

— Может, не будем так резко рубить, Иван Сергеевич? Обсудим ситуацию? Пять минут у вас найдётся, я думаю…

— Что измениться за пять минут? — спросил Иван.

Гонеев пожал плечами.

— Мало ли… Озарение на вас найдёт. Или, может, я успею вас уговорит, удержать, так сказать, от рокового шага…

— Рокового? — переспросил Иван.

«Угрожать решил?» — подумал он.

Гонеев достал из кармана брюк платок, осмотрел его, выискивая чистый уголок, тщательно и не спеша вытер уголки губ, убрал платок в карман.

И едва ли не умоляющим голосом произнёс:

— Вы поймите меня правильно… Много обо мне нехороших вещей говорят, сплетничают у меня за спиной. И вы, Иван Сергеевич, отнюдь не с уважением ко мне относитесь. Я ведь вижу это, слышу. Догадываюсь. Не слепой ведь, и, уж поверьте, не глупый. Совсем не глупый я человек. Не к тому я всё это говорю, будто меня обижает такое отношение, задевает, оскорбляет. Нет! Признаться честно, даже и не волнует. Я ведь знаю, люди мыслят стереотипами. Сознание человека из стереотипов собрано, как из кирпичиков. Начни кирпичики разбирать, может — и сознание рухнет. Поэтому разбирать и не пытаюсь. Вдолбили людям в головы в либеральные-то времена, будто на Лубянке одни палачи кровожадные сидят, которые кровь стаканами пьют да диссидентам иголки под ногти загоняют, и ведь не докажешь теперь, что глупость всё это и сказки, сочинённые недалёкими, продажными газетчиками, которые о работе спецслужб ни малейшего представления не имеют. Заморочили людям головы, и теперь вот за каждый, кто когда имел счастье служить в органах хвост из сплетен, пересудов и предубеждений тянется. А ведь люди…

— Вы к чему, — нетерпеливо прервал его Иван, — говорите мне всё это? Ваша прошлая деятельность совершенно ни при чём. Тем более, что я ничего о ней и не знаю. Не знаю даже толком, где служба ваша проходила. Знаю только, в какой организации. А отношение моё к вам… Да, негативное! Плохое, откровенно говоря. Но определяется оно не прошлой, а нынешней вашей деятельностью. Мне ведь приходилось с интригами вашими сталкиваться. И сейчас вы пытаетесь втянуть меня… в нехорошее дело. Совсем нехорошее!

Иван заметил, что щека у Гонеева начала дёргаться.

«Проняло тебя! Неспокоен ты, Илья Петрович, неспокоен…»

— В благородство играем? — с издёвкой спросил Гонеев, теряя терпение. — Обличаем порок, так сказать? Разоблачаем интригана? Дешёво всё это, Иван Сергеевич. Наигранно и неубедительно! Если уж моё предложение вам настолько неприемлемым и возмутительным показалось, так что ж вы сразу, с ходу его не отвергли? Почему генеральному сразу не доложили? Решили всё-таки обдумать на досуге гнусность эту… Так надо понимать?

— Замолчите! — крикнул Иван. — Вы знаете, почему я не иду к Ставицкому. И не смейте!..

— Не смею, — с кривой, нервной улыбкой ответил Гонеев. — Конечно, не смею. Любимую женщину спасаете? В разборки не хотите её впутывать? Или, может, надеялись, что у Гонеева какой-нибудь прокол за два дня случиться, и тогда мне только об увольнении придётся думать, а не о смене руководства компании? А, может, просто время вы тянете, Иван Сергеевич, а сами думаете, как бы половчее от меня избавиться?

— А не пошли бы вы с этими вопросами!.. — резко и чётко произнёс Иван.

— Пойду, — в тон ему ответил Гонеев. — Вынужден буду пойти к генеральному, Иван Сергеевич. Варианта у меня другого нет. Слишком много вы теперь знаете, а жизнь — вообще штука сложная, а у нас-то теперь… Прямо круговорот какой-то затягивающий, а не жизнь. Так что придётся вас топить, Иван Сергеевич! Сболтнёте ещё генеральному лишнее о беседах наших, или узнает Николай Романович о вашей бурной личной жизни… Хоть муж, говорят, последним узнаёт, но вы так неосторожно себя ведёте, что и последний может узнать…

«Как же хочется морду тебе набить!» — с тоской подумал Иван, сжимая кулаки.

— А знаете, почему я вам про сплетни всякие и предубеждения рассказывал? — спросил Гонеев.

И тут же сам ответил на свой вопрос:

— Потому что… Нелегко мне будет топить вас, Иван Сергеевич. Честно слово, нелегко! Вот такой вот я в ваших глазах… Расчётливый, хладнокровный. Человека раздавить — раз плюнуть. Так?

Иван не ответил ему.

— Нелегко, — повторил Гонеев. — Не вынуждали бы вы меня к этому, Иван Сергеевич! Что вам в плане моём не нравится?

— В плане? — переспросил Иван. — Что ж в нём может не нравиться… Разве только его цинизм. Ставицкий, конечно, не ангел, и методы управления у него, возможно, не оптимальные, но ведь использовать болезнь человека как оружие… Да ещё и доносы писать! Будем считать, что не способен я на это. Потому что… Действительно не способен. И ещё… Не только в вашей прошлой службе дело. И не только в вас самих. Есть ведь ещё и те люди, что стоят за вами. Я ведь не верю, Гонеев, что вы сами решились такую подлость затеять. Вас натравил кто-то, как вышколенную, выдрессированную собаку натравливают. Не знаю, что вам посулили за развал компании и нейтрализацию руководства. Не знаю, купились ли вы на эти посулы или свою игру затеяли. Знаю одно: людям, которые за вами стоят, доверять ни в коем случае нельзя! А, стало быть, нельзя доверять и вам. А знаете, почему?

— Объясните, — подчёркнуто спокойным голосом произнёс Гонеев.

Иван приложил ладонь ко лбу, изображая козырёк фуражки.

— Люди это особые. В форме или в штатском — без разницы. Силовики — особая категория. Особо бездарная, я бы так сказал. Не умеют они созидать! Они — никудышные бизнесмены. Не стратеги и даже не тактики. По большому счёту, они руководствуются лишь простыми инстинктами хищника: хватать, давить, отнимать. Тот, кто в стае — свой, остальные — чужаки. Чужак — либо жертва, либо враг. Либо до поры до времени служит стае, пока и его очередь не настанет… на фарш пойти. А главное…