Александр Уваров - Казино для святых [СИ]

Нет! Не таков он был, Николай Ставицкий. И чувств чужих он не щадил, и сдержанностью не отличался.

Николай решил обойтись с супругой максимально оскорбительным (по тогдашнему его мнению) способом. Казнить её холодным презрением. И демонстративным безразличием.

Потому с возгласом «Вот!» подвинул он к её ногам большой, нелепо и ни к месту праздничный, ярко-оранжевый туристический чемодан с выдвижной ручкой.

Вместительный чемодан на прочных дорожных колёсиках со стальными вставками.

— Ты что? — удивлённо спросила Лариса и отошла на полшага от чемодана.

— Собирайся, — процедил сквозь зубы Николай.

Лариса ничего ему не ответила. Не стала ни о чём спрашивать. Не просила передумать, не попыталась хоть что-нибудь в своё оправдание.

Она молча прошла вперёд, обойдя мужа (Николай стоял неподвижно посреди коридора, будто ноги его вросли в паркет), прошла в комнату.

Подойдя к шкафу, открыла она сдвижные зеркальные дверцы. Задумалась на минуту, туманным и равнодушным взглядом осматривая полки, а потом, словно очнувшись от короткого забытья, стала решительно вынимать из шкафа аккуратно сложенную домработницей одежду. Юбки, кофты и платья кидывала она на кресло, безжалостно сминая резкими, нервными движениями отглаженную ткань.

И не говорила при этом ни слова.

Это её молчание и решительная готовность её уйти прочь, и из дома его и из жизни, неприятно задевали Николая. Он был уверен, что сказанное им слово, одно лишь брошенное им слово «собирайся» — раздавит её, унизит, доведёт до истерики.

До слёз! До крика! До мольбы о пощаде!

Она не поверит ему. Будет просить его одуматься. Поверить ей. Не гнать её прочь. Будет хвататься за него как тонущий в болоте из последних сил, кончиками пальцев хватается за ветку.

Не сможет уйти! Не посмеет!

Тогда он… Тогда он скажет, что больше не любит её. Что между ними всё кончено. В любом случае — всё кончено. Докажет ему свою верность или нет, сможет его убедить в чистоте своей или нет — всё кончено.

Но он будет милосерден к ней. Он понимает, что молодая, красивая…

«Какое у неё злое лицо!»

…женщина не может вот так — оказаться на улице. Конечно, после стольких лет брака…

«Да прожили-то вместе недолго! Тоже мне, срок — несколько лет».

…он не оставит её без помощи и поддержки.

«Может, судиться надумала? Оставь! С моими юристами ты не справишься. Им не составит турда доказать, что почти всё имущество — моё. Машину, может, я тебе и оставлю, да и с деньгами…»

Но она молчит! И уходит… Уходит так, словно освобождается от рабства. Словно не он бросает её, а она — его.

Она словно ждала этого. Словно просила его мысленно выгнать её поскорей, не решаясь первой разорвать опостылевшие ей супружеские отношения, и он, сам того не ведая, откликнулся на её зов.

«Да что за глупость мне в голову лезет? Это я, я гоню её!»

Со вскипающей яростью ворвался он в комнату. Рывком закрыл дверь шкафа.

— Послушай… — прошипел он, брызгая слюной. — Нет, ты послушай меня!

Он грозил ей пальцем. Он и сам не мог понять, зачем просит её слушать. Он не находил слов, не знал, что сказать ей. Хотелось — что-то обидное. Чтобы задеть её, непременно задеть, чтобы пробрало. Проняло! Чтобы не было этого унижающего его равнодушия!

— Я тебе…

— Дай собраться, — спокойно ответила Лариса. — Я всё поняла. Я не нужна тебе, ты меня меня выставляешь за дверь. Хорошо, Коля. Видишь, я не устраиваю скандалов. Не бью посуду. Не рыдаю, забившись в угол. И не танцую от счастья…

— Нет, да как ты!..

— Как я?

Она подошла к Николаю. Поправила ему задравшийся рукав халата.

Улыбнулась и ответила:

— Да так, Коля. Так и будет. Просто уйду. Ты думаешь, мне нужны твои деньги? Положение? Ночные клубы и туры в Европу? Может, и нужны… Но не от тебя. С тобой почему-то всё так… Противно! Ты на меня и внимания на обращал в последне время. Когда мы в последний раз вместе были, Коля? Я для тебя не женщина. С тобой… Чувствуешь себя не человеком, а… не знаю даже, как сказать. Собачкой комнатной. Забавным домашним зверьком на поводке. Вышколенным питомцем домашнего зверинца Коли Ставицкого. А я ведь, знаешь, привыкла ощущать себя именно человеком. Человеком, Коля! У которого есть свои чувства, свои интересы, жизнь есть своя. В конце концов, на достойную жизнь я и сама могу заработать.

— А я тебе мешал?! — обиженно крикнул Ставицкий, продолжая удерживать ладонью створку шкафа. — Мешал я тебе жить?! Я даже в дела твоего отдела лишний раз не вмешивался!..

— Ты всем жить мешаешь, Коля, — спокойно ответила Лариса. — Ты давишь всех. Авторитетом своим директорским, характером, криками, разносами. Я понимаю, ты сам этого не замечаешь. Для тебя нормально, естественно. Человека можешь походя унизить, и спокойно пойти дальше. Это даже не хамство уже, а просто… Не знаю, стиль жизни такой, наверное. Тебя не изменить. Так что… Дай, пожалуйста, собраться. Мне и в самом деле надо идти…

Она сделал попытку отстранить его руку. Но он мёртвой хваткой вцепился в шкаф, будто защищая его от Ларисы.

— Куда? — с издёвкой спросил Николай. — Куда пойдёшь? Ночь скоро…

— А тебе не всё равно? — с усталым вздохом сказала Лариса.

Она подождала ещё пару минут, надеясь на то, что Николай придёт в себя, образумится, перестанет мучить её глупыми придирками и нелепыми мужскими истериками хотя бы в момент их расставания.

Но надежды её не оправдались. Николай не унимался и не успокаивался. Он всё так же стоял, загораживая ей подходы к шкафу, дышал тяжело, с болезненным хрипом, и смотрел на неё темнеющими от гнева глазами.

Лариса собрала одежду, котрую успела вынуть, вышла коридор и положила в её в чемодан.

Положила туда взятые в ближней к коридору ванной комнате тюбики с косметическим кремом, упаковку зубных щёток и зубную пасту.

— Ну, вот, — сказала она, закрывая чемодан. — Это всё, Коля, что я у тебя забираю. Да, и ещё машину с гаражом…

— Подавись! — крикнул Николай, выбегая в коридор. — Слава богу, не последнее берёшь!

Лариса подошла к двери.

— Нет, постой, — сказал Ставицкий. — Постой! Ты мне ещё не ответила… Передо мной не ответила!

Лариса повернулась к нему. Посмотрела холодно и презрительно. Взгляд её стал жёстким, а глаза — ледяными.

— Что ещё? — спросила она. — За что я должна ответить?

— Я ведь знаю, к кому ты сейчас пойдёшь, — скривив губы, сказал Николай.

Он подошёл вплотную к бывшей жене (да, теперь уже — определённо бывшей), приблизился к ней настолько, что расстояние между ними было не более сантиметров десяти, и стоя так, вплотную, прошептал тихо, та тихо, будто выдавал ей до последнего хранимую, самую опасную и постыдную свою тайну:

— Знаю, всё знаю. К Романову сейчас помчишься. На шею бросишься. Дескать, не бросай, любимый… Куда тебе ещё? Может…