Драгомир Асенов - Биография вечного дня

— Микстуру будешь пить? А то я ухожу вниз.

— Ладно, давай…

Она наливает в столовую ложку двадцать капель и подает мужу, ошеломленная неожиданно созревшим решением: «Не только Крачунов, но и вот этот должен исчезнуть!» Облизывая ложку, аптекарь поглядывает на нее недоверчиво, исподлобья — можно подумать, что он прочитал ее мысли.

— А что с тем, с начальником?

— Сбежал.

— Хоть бы его пристукнули где-нибудь.

— Все получат по заслугам — и он, и ему подобные.

Муж вздергивает тощий, залитый микстурой подбородок.

— Кто это — ему подобные?

Но Стефка быстро выходит: она боится, что сорвется и закричит прямо ему в лицо: «Подлец! Подлец!»

В прихожей на предельной громкости работает приемник. Говорят ли, поют ли там, в далекой Софии, — понять трудно. Аптекарша поворачивает ручку и выключает радио. И в тот же миг ее внимание сосредоточивается на другом — там, за дверью комнаты для прислуги, насторожился и напряженно прислушивается полицейский, ее хозяин, но — и ее пленник. Это открытие воодушевляет. Она еще и еще раз повторяет про себя с ожесточением и злостью: «Но и пленник! Но и пленник!»

Ей кажется сейчас, что она упустила самый удобный момент: когда за ним гнались. Именно тогда надо было сделать все возможное, чтобы навести погоню на его след. Как это она сразу не сообразила, зачем он к ним пришел, почему она не выдала его, когда внизу, на улице, под окнами ее дома, бежали молодые люди с оружием в руках, решительные, яростные, готовые уничтожить его с ходу, не дав ему и рта раскрыть.

Но аптекарша боялась за Елену, и этот страх парализовал ее разум и волю. А на разум и волю она всегда рассчитывала. И на них ей еще придется опираться — и сегодня, и завтра, и, быть может, во веки веков. Потому что она запятнана — и не ее в этом вина. Господи, но, уж конечно, и не вина дочери!

Предложение Кузмана представляется весьма дельным и единодушно принимается на совместном заседании комитетов: к полковнику Грозданову отправятся трое — Николай, Елена и Виктор. Обязанности парламентера возлагаются на Николая, он выступит от имени Отечественного фронта, встретится с командиром полка и доставит официальный или неофициальный ответ «тех хитрецов в мундирах», а Елена с Виктором будут поддерживать связь с ним. В соответствии с планом Кузмана решено действовать следующим образом: в ста метрах от полковых ворот на тротуаре перед ремесленным училищем стоит Виктор и следит за тем, что разыгрывается непосредственно у ворот, а у шлагбаума должна оставаться Елена, якобы невеста Николая; во двор, на территорию казарм, заходит лишь Николай. Если с ним что-либо случится, Елена подает сигнал Виктору, а Виктор немедленно — либо по училищному телефону, либо каким-то другим способом — сообщает в Областное управление. Там до окончания операции будет дежурить Кузман, вся ответственность за успех или провал контактов с военными лежит на нем.

— Чудесно! — Георгий Токушев, немного обеспокоенный, барабанит пальцами по столу. — А если подвох?..

— Тогда подумаем.

— Думать надо сейчас!

Кузман лукаво усмехается — он рассчитывал на такую реакцию.

— У меня есть кое-какие соображения… Прежде всего мы выводим на площадь всех вооруженных партийцев и ремсистов.

— Этого недостаточно! Особенно в случае, если господа…

— …окажутся несговорчивыми? — завершает Кузман мысль старого тесняка. — Ты прав! На этот случай я предлагаю следующее: Георгию Токушеву как главному представителю новой власти срочно связаться с командованием советских войск, которые продвигаются южнее нас, в направлении Добрич — Плевен — София.

В просторном кабинете воцаряется молчание, лица мало-помалу расслабляются и светлеют.

— И попросить о помощи, не так ли? — уточняет бай Георгий.

— Пусть она будет символической… Тем более что новый военный министр издал приказ всем гарнизонам избегать каких бы то ни было конфликтов с вступающими в Болгарию советскими войсками.

— Хм! Ну, Кузман, ты у нас прирожденный руководитель! — оживляется Токушев. — Ну как, товарищи, одобряете?

— Одобряем! Еще бы! Пора и нам наконец увидеть советского солдата! — звучат возгласы одобрения.

И пока партийные комитеты продолжают работу (к удивлению всех присутствующих, «повестка дня» разбухла до тридцати двух вопросов, и все до одного «решающие» и «назревшие», как считают внесшие их на рассмотрение), Кузман выводит «оперативную тройку» в коридор, чтобы дать ей последние наставления, касающиеся вооружения и тактики действий. Об оружии они договариваются так: Виктор берет с собой винтовку и пистолет, Елена и Николай — только по пистолету, притом тщательно прячут их. Если офицеры потребуют, Николай сдаст оружие. Порядок действий: Елена и Виктор внимательно следят за обстановкой и мгновенно реагируют на любое ее изменение, Николаю надлежит вести себя сдержанно, умно, тактично.

— Возражений нет?

— Нет!

— Парламентеру пойти в караульное помещение, пусть его обкорнают — там есть машинка для стрижки.

Николай недовольно косится — это уже посягательство на священные права личности.

— С какой это стати?

— Патлы отрастил, как дьячок. Опрятные офицерики в пелеринах не примут тебя всерьез.

Потратив минут десять на то, чтобы привести себя в должный порядок, тройка уходит. По-другому выглядят сейчас они все, совсем иначе, чем при утреннем свете! Спокойные, веселые, уверенные, лица у всех ясные, может быть, даже более красивые, чем обычно, — будто и не было напряжения и опасностей минувшей ночи. Они идут, и настроение у них такое, какое бывает лишь у людей с чистой совестью, движения легкие, энергичные — только крыльев не хватает!

Впрочем, эти трое не исключение — всюду бурлит жизнь; взбудораженный народ высыпал на улицы, звенит веселый смех, люди обнимаются, целуются, как в пасхальный праздник. Да и у домов изменился облик — на подоконниках распахнутых окон цветы, на балконах развеваются знамена, большей частью трехцветные, но уже появились и красные, с вышитыми в верхнем углу серпом и молотом. Здание гостиницы украшено огромным полотнищем с портретами Сталина, Трумэна и Черчилля — в первом и третьем случае сходство почти достигнуто, а вот Трумэна вольны дорисовать в своем воображении сами зрители. И еще одна деталь: у многих на левых рукавах белые повязки с красными яркими буквами ОФ — Отечественный фронт. Эти буквы красуются уже и на здании судебной палаты (кто сумел туда забраться и закрепить их там — одному богу известно). Приемники работают на предельной громкости, диктор опять и опять читает обращение к народу нового правительства. Время от времени передаются и иные, весьма странные обращения, полные, однако, особого смысла: