Драгомир Асенов - Биография вечного дня

— Действуйте, говорят, решительно, без колебаний!

Бай Георгий весело смеется и, обернувшись к сопровождающему его Николаю, подмигивает ему.

— А как же иначе, надо действовать! Раз уж началась революция, каждая секунда дорога… Тебя как зовут, парень?

— Николай.

— Так вот что, Николай… Передай членам городского и областного комитетов, чтоб они особенно не прохлаждались там, на площади, пускай скорее собираются наверху, в кабинете! Нельзя терять время, праздновать будем потом…

— Слушаюсь! — чеканит по-солдатски Николай, догадавшись, что этот заслуженный человек видит в нем и связного, и ординарца, и охрану.

Первое совместное заседание обоих партийных комитетов превращается в настоящий митинг — никто не в состоянии удалить из кабинета вторгшихся горожан, никто не смеет лишить их права участвовать в обсуждении вопросов, от которых зависит их собственная судьба.

— Первое, о чем мы должны сегодня поговорить… — произносит Георгий Токушев и неуверенно оглядывается на своих соратников — никто не позаботился о том, чтобы продумать и составить повестку дня.

Но в этот момент вперед выходит какой-то работник коммунальных служб. Он жует бублик и кричит так громко, словно вокруг все глухие:

— Касаемо булочников и бакалейщиков!..

— Что именно? — с чувством облегчения уточняет старый тесняк.

— А то, что все позакрывали, лавки на замке… Что ж, теперь зубы на полку?

— Правильно! — воспрянул бай Георгий — опорная точка для разговора найдена. — Предлагается довести до сведения по радио или расклеить уведомления. Все булочные и бакалейные лавки должны работать как обычно, в соответствии с существовавшим до сих пор распорядком. Кто будет противиться и не пожелает открыть…

— Конфисковать! — прерывает его работник коммунальных служб, стряхивая с усов крошки бублика.

— И под арест! — добавляет Токушев. — Мы будем беспощадны к любому факту саботажа.

— И пускай хлеб выпекают получше, а то больно клеклый… — подает голос кто-то еще, затем высказываются и другие, недовольные качеством хлеба:

— Они его недопекают, чтобы получался тяжельше.

— Третьего дня я богомолку вылепил из мякиша…

— Ясно, товарищи, ясно! — растопырил костлявые пальцы Георгий Токушев. — Булочников и бакалейщиков надо взять под особый контроль… Кому мы это поручим? — Он смотрит по сторонам и хлопает рукой по столу. — Джундову?

Джундов, бывший политзаключенный, ерзает на стуле и растерянно потирает темя, в его голосе чувствуется обида:

— Что у меня общего с этими господами?

— Кому-то же надо этим заняться!

— Тогда пускай Каменов, он лучше маракует по этой части…

Мрачный Каменов вынимает мундштук изо рта.

— Ладно, давайте их мне, я ведь экономист, хотя меня исключили из Свободного университета в начале третьего семестра.

— Для тебя это — семечки, ты у нас займешься промышленниками… Чего так смотришь? Промышленность! Ни одна фабрика, ни одна мастерская не должна останавливаться… Народ во всем нуждается — и в тканях, и в обуви, и в других товарах. Жизнь не потерпит остановок, имейте это в виду… Еще какие вопросы?

— Надо бы посдирать эти воззвания! — предлагает человек в форме железнодорожника, потный от смущения, его треугольный кадык судорожно мечется вверх-вниз, словно зверек какой.

Бай Георгий с недоумением оборачивается в его сторону.

— Какие воззвания?

Оказывается, город пестрит воззваниями, подписанными бывшим начальником Областного управления Симеоновым. Вчерашний головорез и фашистский главарь призывает хранить спокойствие и относиться с доверием к могучей братской России, он выражает «уверенность, что советские войска будут встречены по достоинству, с уважением, с тем чтобы они могли как можно скорее выполнить свою миссию в интересах союзников и вернулись к родным очагам», а пострадавшие от не всегда справедливых гонений левые элементы получат возможность возвратиться к своим семьям и «зажить в мире и спокойствии на благо нашего народа и отечества». И прочее в таком роде — многословно, сердцещипательно.

От негодования запавшие щеки Георгия Токушева покрываются чуть заметным румянцем, он размахивает поднятыми руками и настойчиво повторяет:

— Немедленно сорвать! Немедленно сорвать!..

— А Симеонов подался к немцам, в Югославию!

Эти слова Кузмана действуют на людское сборище, как разорвавшаяся бомба, все замирают от неожиданности.

— Удирает? — шепотом спрашивает бай Георгий, как бы не веря своим ушам.

— Пытается удрать… Мы предупредили партийные комитеты всех станций и полустанков…

Георгий Токушев трет подбородок. Он надеется услышать еще что-то, но его нетерпение слишком велико.

— Ну и?..

— Схвачены трое подозрительных, только пока нет уверенности, что и он среди них… Надо бы послать кого-то в Горна-Оряховицу, кто знает его в лицо.

Не смолкают гневные выкрики, вносятся различные предложения, и все стараются перекричать друг друга.

— Я обеспечу машину!..

— Зачем посылать одного? А вдруг тот пройдоха наклеил бороду?

— А нет ли на станции свободной дрезины?

Наконец принимается решение: группе вооруженных партийцев во главе с членом областного комитета Нейковым, не раз имевшим дело с начальником Областного управления, немедленно выехать на грузовике в Горна-Оряховицу.

Затем Кузман бросает вторую «бомбу»:

— На рассвете боевая группа ликвидировала Медведя…

В кабинете бушует буря: воздух сотрясают возгласы одобрения и восхищения, сыплются угрозы в адрес других тиранов, а какая-то тетушка могучего сложения, подпрыгивая, хрипло подвывает, вероятно имитируя убитого Среброва:

— Но Крачунов еще жив! — останавливает ее пляску Кузман.

Он коротко рассказывает, как группа активистов преследовала начальника Общественной безопасности и как он внезапно исчез. Из активистов он назвал одного Николая, это приятно удивило Георгия Токушева, и он взглянул на своего помощника с подчеркнутым интересом, может быть, даже с гордостью. От захлестнувшего душу приятного чувства Николай краснеет, как школьница, он предчувствует, что после этого признания исчезнет полоса отчуждения, которая до сих пор незримо, но почти осязаемо пролегала между ним и его товарищами.

В итоге зреет следующее решение: боевым группам с помощью добровольцев перекрыть все выходы из города; всех подозрительных задерживать для тщательной проверки и установления личности. Необходимо сделать все возможное и невозможное, чтобы не ушел от правосудия ни один палач, ни один изувер, на совести которого кровь невинных людей! Симеонова и Крачунова — под особое наблюдение! Провокаторов и осведомителей — тоже.