Драгомир Асенов - Биография вечного дня

— Подождешь!

Она надолго погружается в молчание, застыв, словно каменная статуя. Наконец машинально поправляет рассыпавшиеся волосы — черные, все еще густые, с седой прядью посередине.

— Какие же условия вы предлагаете?

Крачунов чуть усмехается.

— Вы женщина мудрая. И должно быть, понимаете, что мы с вами в одинаковом положении. Возможно даже, ваше хуже моего… Потому что вы рискуете зачеркнуть заслуги своей дочери — это ведь все равно что погубить ее.

«Верно!» — думает аптекарша. Она больше не питает иллюзий ни в отношении того, что случилось в двадцать третьем году, ни в отношении своего собственного положения теперь, в сорок четвертом.

— Госпожа Манчева, я должен добраться до Крумовграда!

Он уже не видит смысла скрывать что бы то ни было. Эти мелкие людишки не способны его «кокнуть», как говорил Медведь. И Крачунов делится своими соображениями о втором «заложнике», которого он тоже приберег на черный день. Речь идет о владельце авторемонтной мастерской, что за поворотом шоссе, возле железнодорожного депо. О том, как разбогател этот прохиндей, может рассказать только начальник Общественной безопасности. Трехэтажный особняк, огромная мастерская, виноградник в городе и еще один в Бессарабово, счет в банке — тут пахнет не просто конфискацией, тут реальная угроза судебного процесса, а там, глядишь, и виселица, если, конечно, не всадят в него пулю сообщники, почуяв опасность разоблачения. Крачунову он сейчас здорово пригодится, но в случае подвоха он сам его не пощадит. А в чем ее задача? Ничего сложного! Крачунов напишет записку, она отнесет ее владельцу мастерской по прозвищу Фокер, настоящая его фамилия — Найденов.

— И что в ней будет, в вашей записке? — любопытствует аптекарша.

Вопрос ее звучит совершенно безобидно.

Что будет в записке? Ничего особенного — чтоб он подготовил свой старый «опель» и завтра вечером, в сумерки, отвез его в Крумовград. И тогда все свободны — и Фокер, и господин Манчев, да и он, Крачунов, сможет позаботиться о своем будущем. Маленький южный городок, как известно, находится вблизи двух границ, а истинные патриоты пока еще не перевелись, верно?

— Что значит «свободны»?

«Торгуется». Крачунов хмурит брови. Самообладание этой женщины достойно восхищения, и это заставляет его взглянуть на нее с бо́льшим уважением.

— Я вполне сознаю, что для вас и ваших близких все это — просто напасть… Но, окажись вы на моем месте, как бы вы поступили?

Аптекарша тяжело вздыхает.

— Да, я приберег Фокера и Манчева! — продолжает Крачунов. — Решил приберечь их, как только мне стало ясно, что затеянная Германией игра идет к концу. И если б события не приняли такой оборот, я бы не стал их беспокоить!

— Что значит «свободны»? — настаивает она.

— Как только я перемахну через границу — турецкую или греческую, не имеет значения, — ваш супруг может считать, что компаньона своего он не предавал и что богатство нажил вполне честно, своим трудом.

— А где гарантия?

Крачунов даже рот разинул — этой бабе с ее дотошностью палец в рот не клади.

— Гарантия чего?

— Где гарантия, что вы будете молчать?

— Разве моего слова недостаточно?

Она в ответ не издает ни звука, даже глаз не подняла, но он больше чем уверен, что в душе она смеется над ним.

— Других гарантий дать не могу. Вы же видите… Сейчас мне самому нужны гарантии.

Сосредоточенная и вроде бы успокоенная, аптекарша ставит условие:

— Но все должно остаться между нами.

— А господин Манчев?

— Он человек малодушный, слабохарактерный, а тут… — Она горестно машет рукой. — Эта тайна и сама по себе может всех нас сгубить.

И аптекарша излагает свои условия с деловитостью, от которой у него мурашки бегут по спине. Под лестницей, что ведет на чердак, есть комнатенка — когда-то она предназначалась для прислуги. Там полно всякого барахла — ненужной одежды и всевозможной домашней утвари. Так вот, он поселится в этой комнатенке, у него будет ключ, чтобы запираться изнутри. Она по условному сигналу будет приносить еду. Утром ей лучше оставаться дома — с приходом новой власти город в это время бурлит, но после обеда она отнесет записку этому, как бишь его, Фокеру. И еще одно условие.

— Какое еще? — Крачунов ежится, дивясь тому, что уже подчиняется ее воле.

— Фокер тоже не должен знать, где вы скрываетесь. Пусть он возьмет вас в свой «опель» в каком-то заранее оговоренном месте.

Полицейский соглашается.

— Да, Фокеру лучше не знать, где я скрываюсь.

— И башмаки вам дам, — добавляет аптекарша. — Они старые, но крепкие — хранятся с той поры, когда мой еще увлекался туризмом.

Стефка Манчева направляется к двери, за ней на цыпочках идет Крачунов. Хозяйка заходит в спальню, а он прислоняется к двери, предусмотрительно лишь чуть прикрытой, чтобы можно было подслушивать.

— Ну, что там? — спрашивает аптекарь, и расшатанная кровать попискивает под ним, словно щенок.

— Прогнала я его.

— Как это?.. — Голос аптекаря дрожит. — Как это ты могла его прогнать?

— Так. Теперь мы хозяева!

— Мы?

— Я хочу сказать — Елена.

Она устало топчется по комнате, от ее шагов тихо позванивают склянки и ложечки — может, она подает ему очередную дозу лекарства. Наконец аптекарша выходит в коридор и делает Крачунову знак следовать за ней. Эта женщина (под шалью и ночной рубашкой угадывается стройное крепкое тело) вызывает в нем смешанные чувства — и обреченность, и желание.

Старый Георгий Токушев важно вышагивает по улице, размахивая бамбуковой тростью, стершиеся коленца которой поблескивают на солнце. Человек он невзрачный — низкорослый, щупленький, слегка горбится под тяжестью прожитых лет; одет, как одевались еще в начале века: черная широкополая шляпа, длинное черное пальто, черный костюм и на фоне всей этой черноты белый как снег стоячий крахмальный воротничок. Однако Георгий Токушев — чуть ли не самая яркая, самая представительная личность во всем городе, да и во всей области, общепризнанный духовный отец всех левых сил, начиная с тесняков [6] Тесняки (или «тесные» социалисты) — левое революционное крыло Болгарской социал-демократической партии, послужившее основой образования Болгарской коммунистической партии. в прошлом и кончая нынешними ремсистами. Он немного отстал от времени, особенно по части организационной деятельности и конспирации, тем не менее все его высоко чтят и побаиваются. В полицию Токушева редко забирают — может быть, сообразили, что ни к конспиративным связям, и и к практической работе его не привлекают, к тому же и строптив он на редкость. Бывало, с отчаянным упорством твердит: да, это он отнес письмо (или инструкцию) своим единомышленникам в Разград (или в Силистру), хотя на самом деле и понятия не имел, о каком это письме или инструкции его спрашивают.