Драгомир Асенов - Биография вечного дня

— Да, да, да… — кивает аптекарша, озадаченная его словами: неужели эти похвалы касаются ее мужа, может, он имеет в виду кого-то другого?

— Надо же этому случиться в столь неподходящий момент! — продолжает свои размышления доктор Матевосян — он, как видно, опечален, но не столько смертью Манчева, сколько тем, что происходит в стране. — Потому что, согласитесь, этот переворот — дело стоящее. Гитлер и немцы всей Европе осточертели, только лучше бы Болгарию англичане оккупировали, чтоб и мы, оправившись от войны, могли вкусить плоды прогресса, зажить, как приличествует цивилизованной нации, и воспользоваться наконец благами демократии. Что ни говорите, в наши годы — о, мы с вами еще не стары, мы вовсе не стары! — нельзя недооценивать разумный традиционализм, уважение к стабильным, устойчивым ценностям в жизни любой общности. А именно у англичан наиболее тонкий нюх в отношении этих ценностей, именно их труднее всего увлечь мимолетными концепциями и еще более мимолетными пророками. Впрочем, их консерватизм достаточно динамичен, чтобы не впасть в маразм! — Доктор Матевосян замолкает и в смущении опускает глаза. — Если я не ошибаюсь, ваша дочь тоже придерживается левых убеждений?

— Да, она уже на свободе.

— Вот это хорошо, это очень хорошо!.. — вдруг затараторил он. — Иначе на что это похоже? Вся молодежь в тюрьмах, опытные политики не у дел, а власть в руках тупиц и откровенных разбойников! Примите мои соболезнования, госпожа Манчева, всегда к вашим услугам!

Провожая доктора, аптекарша слышит дребезжание телефона и устремляется вниз, уверенная, что это Елена. Однако на другом конце провода оказывается доктор Доганов — третье в городе светило медицины после доктора Мустакова и доктора Матевосяна; он интересуется каким-то лекарством. Нет, хотя оно немецкого производства, это лекарство исчезло еще в начале войны, не поставляют. Вот как? Значит, оно не немецкое, а швейцарское? Аптекарше оно не попадалось на глаза с тридцать девятого или сорокового года. Как себя чувствует господин Манчев? Она молчит, затем произносит со вздохом:

— Все так же, все так же…

Трубка пищит у нее в руке, но она не торопится класть ее, в голове звенит и кружит, словно оса, одна идея — острая и жгучая, подогреваемая лютой ненавистью. Раз уж принялась за дело, зачем останавливаться на полпути? Она крутит ручку и просит связать ее с Областным управлением.

— Наберитесь терпения, там такой базар!.. — благосклонно отвечает ей телефонная станция, а минуту спустя в трубке слышится хриплый, простуженный бас:

— Кто говорит?

— Я должна поговорить с кем-нибудь из ваших начальников!

— Бай Георгий велел его не беспокоить, у них совещание с уполномоченным из Софии.

— Я звоню по очень-очень важному делу!

Хриплый бас пропадает, и Стефка Манчева нервно дует в трубку.

— Алло! Алло!

— Да не ори ты, перепонки скоро лопнут! — рычит на нее тот же голос. — Ты не единственная, многим не терпится поговорить по важному делу… Доктор Хаджиев тебя устраивает?

Она нервничает — вдруг доктор Хаджиев узнает ее по голосу? — но, тяжело вздохнув, соглашается:

— Ладно.

Но, оказывается, и он куда-то ушел — ведь по всем фабрикам и мастерским сейчас проходят митинги в поддержку Отечественного фронта, так что в конце концов аптекарше приходится говорить с каким-то студентом — его фамилия то ли Чинков, то ли Хинков, его не очень хорошо слышно, но сам он, похоже, отзывчив и деловит.

— И что именно вы хотели бы нам сообщить? — спрашивает студент, выслушав ее вступление и шикнув на кого-то, чтоб не мешали.

— О Крачунове.

— О ком? — быстро спрашивает Чинков или Хинков, она отчетливо слышит его участившееся дыхание. — Алло! Повторите, товарищ, о ком?

— О Крачунове!

— Вам известно, где он скрывается?

— Нет. Но я могу указать на его самого усердного помощника. Он пытается пристроиться к вам, тем более что официально в списках служащих полиции никогда не значился.

— Фамилия?

— Найденов, по прозвищу Фокер… Владелец мастерских, что у технического училища, где дорога поворачивает к депо.

Она переводит дыхание, и это как будто пугает студента, он продолжает почти умоляюще:

— Алло, товарищ, вы только не кладите трубку! Вы меня слышите? Да, большое спасибо. А если этот Найденов упрется, станет доказывать, что его оклеветали по злобе? Сейчас чего только не бывает. Некоторые сводят личные счеты. Вы не обижайтесь, было бы хорошо, если бы вы назвали себя.

— Если он упрется, — говорит аптекарша возмущенно, — тогда вы скажите ему, что вам известна его полицейская кличка.

— И какая же? Как они его величали?

— Стрелец! Сам Крачунов так его окрестил.

— Стре-лец… — повторяет студент по слогам, вероятно записывая.

Она кладет трубку и садится, изнемогшая и опустошенная. Да, теперь уже все сделано, и этот получит свое, час возмездия близок! Но вот что странно — она не испытывает страданий, ни физических, ни нравственных, будто она выступала до сих пор лишь как орудие возмездия. Теперь остается, дождавшись ночи, покончить со всем этим — вытащить труп Крачунова в какой-нибудь глухой переулок и оставить под забором. Затем она позвонит Елене — она должна знать, что отца уже нет в живых. Ее честного, добродетельного, всеми уважаемого отца, который завещал ей ничем не запятнанное, безупречное свое прошлое — теперь оно не будет висеть у нее на шее, как мельничные жернова, не помешает ей вместе с товарищами и единомышленниками подниматься вверх, к каким-то видимым ими вершинам, в это обновленное время, начинающееся, может быть, именно сегодня…

Опять звонит телефон — на проводе доктор Доганов, он извиняется за то, что снова досаждает ей пустяками, но ему хочется ее порадовать: лекарство он все-таки нашел, несколько упаковок пылились годами на полках аптеки Боянова, так что ей тоже стоит покопаться, и если случайно… и так далее. Аптекарша только повторяет машинально:

— Я проверю… Я проверю…

Накрывшись шалью, она выходит в город. День в полном разгаре — яркое солнце, бездонное небо, потускневшее и умиротворенное, мягкий сентябрьский ветер, как всегда, он дует от реки. Народ рассеялся, хотя на Николаевской и на Александровской страсти все еще кипят. Со стороны матросских казарм ухает музыка, там царит веселье; мимо проходят парни и девушки, и Стефка улавливает обрывки их разговоров — все они полны решимости и энтузиазма. Особое оживление — на площади перед Областным управлением, но в этом оживлении уже чувствуется какой-то порядок, есть признаки организованности. Установленные на улице громкоговорители предупреждают:

— Все, кто состоял в организации «Бранник» [10] Официальная фашистская молодежная организация, созданная в Болгарии в 1940 г. по образцу немецкого «Гитлерюгенда». Учреждение ее предусматривало ликвидацию прогрессивных молодежных организаций. , обязаны сдать под расписку форменную одежду и оружие. Не подчинившиеся будут строжайше наказаны!