Геннадий Карпов - Б-1, Б-2, Б-3 [неженский нероман]

Последнее, что мы смотрели вместе – это какой-то спектакль в драматическом театре. Из всего, что происходило на сцене, мне больше всего понравилось кресло. Вернее – царский трон. Спектакль шёл тридцатого декабря. Артисты играть категорически не хотели. Так и хотелось встать и крикнуть: «Не верю!» Какое-то предновогоднее действо с королём – олигофреном, немолодым принцем и краснощёкой тёткой, теряющей на бегу солдатские ботинки пятидесятого размера. Зачем О-3 взяла билеты на этот современный взгляд на классику в стиле молодёжной американской комедии – я не знаю. Обычно мы ходили на вещи куда более серьёзные. На сцене пытались петь, но задыхались, танцевать, но мешали животы, и лицедействовать краснолицые заслуженные артисты. Их не очень талантливые дети и внуки изображали снежинки и цветы, но после первого антракта в зале осталась едва ли половина зрителей. Мой сосед по креслу громко зевал, а его толстая супруга то и дело доставала мобильник и писала эсэмэски. Такой халтуры я не видел никогда в жизни. В перерыве я внимательно посмотрел на свою даму. Та выглядела как всегда классически: тёмное платье с длинными рукавами и открытой спиной, обтягивающее идеальную фигуру, немного серебра вперемежку с чёрным гранатом, очередная сумочка размером с портсигар, короткие русые волосы вертикальным хвостиком. На её лице не читалось ничего кроме величия момента. Что и говорить – для истории пропадали замечательные портреты, ибо фотоаппарат в театры я не брал. Под такой портрет просилось бы какое-нибудь неординарное название типа «Театральная муза в фойе», или «Младшая сестра Снежной Королевы», или «Герда, поцеловавшая Кая не в то место». Я откровенно заявил, что короля сыграю лучше, если опрокину предварительно хотя бы стопарик, и предложил последовать за умными людьми в гардероб с целью поехать заняться чем-нибудь поинтереснее. В крайнем случае – антрахнуться в буфете, то есть пропустить по соточке коньяка, чтобы картина заблистала новыми красками. Но моя подруга с возмущением заявила, что спектакль ей безумно нравится, что никуда она не пойдёт и пить в храме искусства сама не будет и мне не позволит.

Это она зря сказала. После её безапелляционного заявления до меня болезненно остро дошло, что от неё весь вечер исходит тонкий и какой-то прощальный запах дорогих духов, который может заглушить только запах коньяка, выпитого в полном одиночестве. Заглушить навсегда.

Я довольно спокойно заметил:

– Я понимаю, что ты за рулём. Но мне спектакль категорически противен. Если я отсижу тут ещё час, то эти бездари решат, что так и надо играть на сцене. Поэтому я предлагаю вариант: я пью коньяк, а ты – шампанское. После бокала ты при мне уже ездила, так что пионерку из себя можешь не строить. Если хочешь – выпей сок со мной за компанию. А лучше – одеваемся и поехали ко мне. Даже «Служанки» Виктюка мне не так противны, как эта тягомотина. Включим их, если не найдём ничего приличного!

Ответ оказался предсказуем.

– Ты, конечно, можешь пить что угодно и где угодно, но продолжения потом не будет, учти! Я буду смотреть спектакль до конца! В театр ходят для духовной пищи! Жаль, что некоторые этого не понимают. Ты бы ещё жоп-корн с пивом в зал притащил! Эта пьеса шла на «Бис» в шестнадцати странах Европы! Тебе это ни о чём не говорит?

– Говорит! Говорит о многом! То-то я и думаю: почему у принца штаны с дыркой на заднице!

Отношения у нас и без того становились всё более странными. Ни о какой любви или хотя бы сопричастности речь вообще ни секунды не шла. Иногда при встрече она рассказывала о своих делах, но мои рассказы о том, как я провёл месяц без неё, пресекались на корню: моя жизнь, мои мысли и проблемы её не интересовали. Она терпеть не могла, когда ей указывали – что делать. Я был слеплен из того же теста. Встречи раз в месяц не то что надоели, но становились однообразными: концерт или спектакль, потом у меня дома – ещё один концерт по телевизору или оперная музыка на компе, ужин почти при параде с ножами и вилками, и лишь по завершении всей программы – бурный спектакль под одеялом как бы в награду за мучения. Однажды после посещения оперы мне потребовалось зайти в магазин по поводу покупки новой сковороды. О-3 зашла со мной, побродила около прилавка, посмотрела на рюмки-тарелки-кастрюли, вышла на улицу и молча уехала домой. Её тонкая натура не перенесла созерцания такой пошлятины в тот момент, когда в душе ещё бушевали страсти по Джульетте. Она не могла понять, как я посмел думать о бренном в такой вечер. Если у неё случались какие-то неприятности с полумужем, то все мужики, включая меня, тут же становились «косопузыми ебунами» и «вшивыми хреноходами». В выражениях в такие моменты она не стеснялась, и от её высокой культуры оставались рожки да ножки. Всё, что она слышала от водителей своего гаража, она прекрасно помнила и при случае употребляла. А учитывая её низкий голос и распальцовку, эффект от матюгов множился на два. Конечно, не всегда всё было только так. Не бывает чёрно-белых отношений. Возможно, к тому времени я просто уже не мог адекватно воспринимать женщин и, едва встретившись, уже морально готовился к расставанию. Если что-то происходит раз, то может повториться во второй. Если что-то происходит дважды – обязательно случится в третий. Что уж тогда можно сказать про ситуацию, которая повторяется раз за разом в течение десяти лет без существенных изменений! Если бы я не разбавлял отношения с О-3 выездами на шашлык с А-1, походами по грибы с Д-30 и не болел за Аргентину в обществе Т-9, то не выдержал бы и столько.

Один раз мы с ней сходили на концерт неплохой рок-группы, а потом пили вино на заднем сиденье её машины под жёсткие терции «Deep Purple». После двухсот грамм сухого без закуски она вела машину ровно так же, как и всегда, а, приехав ко мне, вдруг попросила включить мультик «Остров сокровищ», а сама разделась до плавок и начала мыть пол. В этот момент, глядя на её голую попу, торчащую из-под стола, я подумал, что – сложись жизнь как-то иначе – наверное, мы могли бы быть вместе счастливы. Даже после починки папиного УАЗика в ней ещё оставалось что-то человеческое! Но до меня долетели лишь брызги. И во мне тоже ещё оставалось. Непонятно сколько, но оставалось. Словно коньяка в металлической фляжке: потрясёшь – булькает. А поди разбери – сколько там? Так и у нас с ней. Человеческие стороны ещё проглядывали, но поворачивались мы ими друг к другу крайне редко. Из-под стола на меня смотрела её человеческая сторона. Назавтра она развернулась ко мне лицом, потом пропала на две недели – и всё человеческое кончилось. Мы были друг для друга маленькими частями огромного окружающего мира и никем другим быть уже не могли или не хотели. Наши вселенные много лет летели параллельно друг другу, потом их траектории внезапно пересеклись, запутались, распутались – и легли на прежний курс. Видимо, когда знакомиться с новой женщиной становится проще, чем мириться с прежней – это и есть цинизм и гибель души. Счастье от того, что уже ничего не чувствуешь, а внутри всё умерло и отболело. За полтора года я познал значение слова «вокализ», послушал живую лютню и купил галстук, костюм и полуботинки. Она узнала о существовании группы «Pink Floyd», композитора Артемьева, писателя Валентинова и программы «Adobe Photoshop». Не густо.