Коллектив авторов - Сказания Всадников

— Привет, милая, а ты искала меня? — я выжал из себя какое-то подобие улыбки. Её присутствие странно нервировало.

— Не пишешь, не звонишь. Вчера, вот, целую ночь где-то пропадал, — протянула Рита, поджав губы.

— Я…

— Знаю я, что ты наделал. Ты отказался жениться и заводить детей, я приняла это. Да, конечно, ведь ты в 35 умрешь, а я останусь одна. Но мы не договаривались, что накануне смерти ты пойдешь во все тяжкие и будешь изменять мне в каком-то сраном клубе!

Рита продолжала свою гневную речь, полную обвинений. Я не знал, не помнил правда ли делал все то, что ей рассказали про меня какие-то подружки. Но все это были такие мелочи по сравнению с тем, что происходит вокруг! Вдруг Рита перешла от слов к делу. Я с удивлением смотрел, как будто в замедленной съемке, к моему горлу приближается лезвие топора. Все стало будто размытым, краски потускнели. Окно системного оповещения перекрыло действительность и мягкий механический голос произнес:

— 45 минут прошли. Приготовьтесь у завершению сессии через 5, 4, 3…

— Виктор, наша первая экспериментальная сессия подошла к концу. Что вы чувствуете? — спрашивает тот же механический голос.

— Я в аху… в шоке я. Что это было? — спрашиваю в ответ я, нервно выдергивая датчики и провода, торопясь вылезти из капсулы виртуальной реальности.

— Временная потеря памяти является обычной реакцией организма на высокоэмоциональные сценарные сессии. Через пару часов вы вспомните абсолютно все, а примерно на третьем сеансе организм адаптируется и больше не будет так реагировать. Не волнуйтесь, Виктор, — успокаивающе протянул голос.

Сердце часто-часто билось. Я судорожно осматривал комнату. Белые стены, мигающий датчик камеры. На столе стоял небольшой чайничек с кружкой. Пахло мятой. На стуле аккуратной стопкой лежал серый хлопковый костюм и сигареты.

— Я ваш психотерапевт, Доктор PsAI 3.2.09. Мы с вами проходим двухнедельную сессию в рамках апелляции. Всё это часть программы, одобренной Министерством Здравоохранения и ФСИН.

— Все страньше и страньше, — процитировал я Алису.

— Что вы чувствуете после посещения сгенерированной мною реальности? — продолжил металлический голос.

— Сушняк и желание покурить, — ответил я честно, не понимая, что именно от меня ждут.

После нескольких попыток ИИ получить от меня что-то стоящее анамнеза, голос наконец произнес:

— Мы увидимся с вами через три дня, — и вывел следом на внешний динамик, — Прошу служащих проводить Заключённого 28737_5АД4 обратно в камеру. Сеанс закончен.

Память начала возвращаться уже в темном коридоре, когда наручники привычно мешали движениям. Это не Рита меня топором, не Славик отца Саши, да и бабушку тоже не внук пилил, а руки и ноги выбрасывал в окно… Витя, который хочет убить 1000 человек — это я. Это всё я. Как будто в насмешку электрический стул назначен на мой 35-ый день рождения. День в день, сука. А для рассмотрения апелляции мне нужно было показать хорошие результаты на сеансах. Хорошо, что я ничего толком не ответил доктору ИИ, мне нужно очень осторожно подбирать слова. Осталось ещё полгода до дня рождения, полгода осторожности и притворства. Зато я знаю, что подарю себе на 36-ой год.

Слова детской считалочки оставляют странный привкус на губах. Прячу в пледе свои замерзшие костлявые пальцы с бурыми пятнами под ногтями. Волнуюсь, всё-таки волнуюсь и жутко устала. Столько дней, столько лет! Наконец, всё готово. Я готова. Пора. Из зала доносится смех ведущего ток-шоу. Медленно иду по темному коридору, отсчитывая скрип старых деревянных половиц. Выцветшие фотографии в пыльным рамках косо смотрят на меня с грязных стен. Провожу рукой по вмятине. М-м-м, помню, как же, помню. Это след от моей головы. Кровь хлестала, разводы на стене остались, несмотря на проведенные с тряпкой часы. Моя первая попытка бунта, мой первый шаг к освобождению. Воспоминания — это хорошо, но заклинание работает, как часы, и мне нужно идти.

— Папа, — зову я своего старика, как всегда уставившегося в телевизор.

Он привычно одет в когда-то белую майку с желто-серыми кругами пота. Дырявые шорты, купленные лет десять назад на распродаже, покрыты пятнами от еды, машинного масла и чёрт его знает, чем еще. Кругом в беспорядке лежат смятые пивные банки, освещенные голубым экраном. Невольно кривлюсь, не сдержав отвращения.

— Принеси пивка из холодильника, малая, — не отрываясь от мигающих картинок, роняет тот в ответ, щёлкнув артритными пальцами.

Покорно иду, мысленно вычитая из ста ещё одно слово.

Мне всегда нравились четные числа, а сто — это и недостижимый идеал совершенных ста процентов, и так мало в натуральном значении. Ведь кажется, что не успеешь сказать всё, что хочется. Режешь, убираешь, рыдаешь. И остаётся в конце чистый смысл. Страдание, боль, катарсис. Вот она — голая суть искусства. Встряхиваюсь, смотрю на часы. Нет, не успеет выпить. Можно было бы не идти, но чертова привычка, вколоченный рефлекс покорности. Сжимаю холодное горлышко. Как было бы просто вонзить осколок в шею! Зажмуриваюсь, в который раз представляя. Нет, в этом не будет поэзии, только проза жизни. И затеряется глупый заголовок очередной смерти с унылой фотографией неясного темного пятна на ковре среди таких же газетных заметок. Нет. Не в этот раз.

— Какого черта, малая? За открывашкой я сам должен идти что ли? — недовольно рычит отец, лишь на мгновение оторвав глаза от экрана. Ухмыляюсь. Свет, камера, мотор!

— Пап, хорошие девочки послушно делают то, что скажет отец, да? — говорю мило и ровно, а зверь внутри меня тихо рычит от удовольствия. Наслаждается тем, как медленно недоверчиво поворачивает голову старик.

— О чём ты… О чём ты говоришь, малая? — нервный смешок. Вспомнил. Понял.

— Послушные девочки верят отцу, так? — продолжаю спокойно и ровно, а в душе демоны отбивают копытами лихую чечетку. 43 слова, почти золотая середина.

— Я не… Ты не можешь помнить… Брось это, малая, принеси лучше открывашку отцу, а? — улыбается старик в ответ, но глаза выдают его. Капля пота стекает по лицу, смешиваясь с крошками чипсов, — Ты это, из-за того, что я сказал, что не поступишь на режиссера? Да может и поступишь, почём мне знать. Хочешь, я тебе деньгами там помогу или…

Перебиваю, нет времени обсуждать «никчёмные пустые мечты убогой тупицы», скоро кульминация.

— Но ведь у меня не болел живот тогда, м? Ведь беременность на раннем сроке — не аппендицит. Сколько же ты заплатил врачу за молчание? — всё моё естество вопит, кричит, истекает застарелой болью. 65 слов сказано, остались 35.