Сара Барнард - Прекрасные сломанные вещи

Сьюзан опустила подбородок на колени.

– Это отлично.

Я ждала, что она скажет что-нибудь еще – раньше она всегда что-нибудь добавляла, но она только улыбалась мне молча. На меня накатила волна тревожной печали, и я не понимала, откуда во мне это чувство. Я вспомнила, как Сьюзан плясала на крыше, раскрыв над головой зонтик, – такая бесстрашная, такая яркая, такая живая. Я будто смотрела на другого человека. Никогда не могла сказать, где заканчивается фасад и начинается настоящая Сьюзан. Теперь фасад исчез, и я не вполне понимала, кто же находится за ним.

– Может, когда ты вернешься, я уже совсем поправлюсь, – с надеждой сказала я.

От моих слов лицо ее слегка осунулось, поэтому я продолжила:

– А ты вообще знаешь, когда вернешься?

Она не ответила, кусая губу.

– Надо что-нибудь запланировать. – Я попыталась улыбнуться. – Когда ты вернешься домой и я заново научусь ходить.

Она все молчала. Я подняла с пола сумку и поставила перед ней.

– Вот, я принесла тебе кое-что.

– Кэдди. – Сьюзан медленно открыла и закрыла рот. Я увидела, как она прикусила язык. – Кэдди, я…

Отчего-то я затаила дыхание.

– Я не поэтому тебя позвала, – дрожащим голосом сказала Сьюзан и положила руки на сумку, даже не заглянув внутрь. – Боже, мне так жаль. – Ее лицо сморщилось, и она поднесла рукав к глазам. – Мне так жаль, Кэдди.

– Перестань, – в моем голосе зазвенела всепоглощающая тревога. – По крайней мере, сначала скажи, почему тебе жаль.

– Я не вернусь домой. Не вернусь в Брайтон.

Она не отрываясь смотрела на меня, перекручивая ручки сумки.

– Я попросила тебя приехать, чтобы сообщить лично. Не ради подарков. Я хотела… – Она помолчала. – Хотела как следует попрощаться. Конечно, я еще побуду здесь, но, когда меня выпишут, я не вернусь к Саре.

Что-то застряло у меня в горле. Я попыталась сглотнуть.

– Почему нет?

– Меня отдают во временную семью, – осторожно, взвешивая каждое слово, сообщила она. – Ну, есть особые семьи для подростков вроде меня… которые лежали в таких клиниках и которым не к кому возвращаться. – Она слегка пожала плечами, но я заметила болезненную складку у нее на лбу. – В Саутгемптоне есть пара… Они согласны меня взять. Мы с ними уже виделись. Они очень милые.

– Саутгемптон? – повторила я, и до меня медленно начало доходить.

До Саутгемптона два часа пути.

– Но это… Это очень далеко.

– Я знаю. Но это хорошо. Они уже брали девочек из Гуиллима, так что они знают, что со мной делать. Ну, во всяком случае, знают лучше, чем Сара. Нуру, одна из моих соцработников, думает, что мне у них будет хорошо. Они…

– Но почему Саутгемптон? – перебила ее я, хватаясь за соломинку надежды. – Разве в Брайтоне нет таких семей?

Я понятия не имела, как работает вся эта система, но все равно продолжала:

– Даже если ты не будешь жить с Сарой, ты все равно можешь…

– Нет, – покачала головой она. – Нет, ты не понимаешь. Я не хочу возвращаться в Брайтон. Сара была готова дать мне еще один шанс, но я сама решила не возвращаться. Мне нужно начать все сначала, уехать.

Слова замерли у меня во рту.

– А.

Пустота разливалась по моему желудку, пробиралась в грудь.

– Я… ох.

Слезы наконец брызнули у Сьюзан из глаз.

– Прости, Кэдс. Я знаю, как это звучит. Это… дело не в тебе, не в этом всем. Я бы хотела вернуться из-за вас с Роз, но в глубине души я знаю, что нужно делать. Мне нужно попытаться заново, ради себя самой, и нужно уехать куда-нибудь в новое место, где не будет людей, от которых я зависима. Я использую людей, Кэдди. Опираюсь на них – слишком, слишком сильно. А потом так пугаюсь, что потеряю их, что делаю из себя то, что, как мне кажется, им нужно. Я поступила так с тобой. Мне так хотелось быть человеком, каким ты меня считала. Я так старалась… – Голос ее задрожал и надломился, и она прижала рукав ко рту, словно пытаясь сдержать слова, что рвались наружу. Она прерывисто втянула воздух. – Если я вернусь, то, боюсь, ничто не изменится. А что, если я опять возьмусь за старые тупые привычки? Опять натворю тех же ошибок? Даже если не сразу… Дай мне несколько недель – и я опять полезу из окна. Буду сбегать к тебе, когда мне захочется чувствовать себя хорошо, и к Дилану, когда мне захочется чувствовать себя плохо. Я поступала именно так, и это очень разрушительно, и очень больно, а потом, через год, я опять наглотаюсь таблеток. Не хочу, чтобы моя жизнь превратилась в повторяющийся кошмар, пока не останется никого, кто меня бы спас.

Ее лицо перекосила тревога.

– Ты понимаешь?

Я видела, что она спрашивает искренне.

– Ты понимаешь, о чем я говорю? Я пытаюсь быть разумной. – Она вымученно улыбнулась. – А ведь ты знаешь, что это не дается мне легко.

Я знала, что мне полагается улыбнуться в ответ, сказать что-нибудь ободряющее, дать ей понять, что я все поняла. Но уши у меня горели, сердце колотилось в груди. Это все было неправильно. Я приехала не за этим. Она наконец делает разумный выбор, и именно это решение закончит нашу дружбу? Разве это справедливо?

– Я не понимаю, почему это значит, что ты не можешь вернуться домой.

Сьюзан печально на меня посмотрела.

– Потому что это не дом, Кэдди. В этом и вся проблема.

– Я думала, тебе нравится Брайтон.

– Дело не в том, нравится он… – Она остановила себя на полуслове и резко, устало выдохнула: – Боже, Кэдди. Неужели ты правда так со мной поступишь?

– Как поступлю?

Я почувствовала, что на глаза набегают слезы, и силой воли заставила их остановиться.

– Мне нельзя говорить с тобой об этом?

– Нет! – взорвалась она. – Нет, потому что это несправедливо. Ты говоришь об этом так, будто знаешь, каково это, словно имеешь хоть малейшее представление, что я чувствовала. Ты правда до сих пор не понимаешь?

Я со странным облегчением наблюдала, как изливается ее злость.

– Хочешь, я тебе расскажу, как скрывала все от тебя? Думаешь, если видела мои истерики пару раз, то тебя уже не удивишь? Да ты понятия не имеешь. Хочешь послушать про мой день рождения? Про мое сраное шестнадцатилетие, когда родители обошлись со мной, будто я для них никто? Я не справилась, психанула и разнесла кухню Сары. А потом, когда Сара попыталась меня успокоить, я порезала себе руки осколками тарелки.

Слезы струились по ее лицу, но я застыла. Я не могла ничего сказать.

Что сказала мама? Ей очень грустно. Очень, очень грустно.

– Двенадцать швов в неотложке, Кэдди. А ты знала? Нет. Потому что я пряталась от тебя, как прятала про себя всякий другой ужас. Теперь понимаешь? И здесь. Семь недель психотерапии. Психологи, медсестры, осмотры, сраные таблетки и все такие: «Послушай, Сьюзан, мы пытаемся тебе помочь». Ты знаешь, как долго я не могла принять, что мне правда это нужно? И теперь ты приходишь сюда – ты, которая вроде вся такая хорошая, такая самоотверженная, – и заставляешь меня усомниться в правильности того, что я делаю?