Нина Платонова - Я детству сказал до свиданья

Завертелись винты, холодным ветром пахнуло в лицо, зыбкими стали домики но ту сторону бегущей струи воздуха.

Рядом стояла девушка с тюльпанами в руках, в белой кофточке, не отрывала взгляда от самолета. Но я догадывался, что видит она не столько самолет, сколько саму себя — какая она трогательная и красивая в белой кофточке и с красными тюльпанами. Она думала и о выражении своего лица, и о том, какой ОН видит ее, и о НЕМ, улетающем в такую даль.

Самолет побежал по взлетной дорожке, скрылся вдалеке, и когда все уж забыли о нем, занятые другими самолетами, он, наконец, поднялся в воздух…

Вдоволь насытившись зрелищем чужого счастья, мы поехали на железнодорожный вокзал.

…Когда наш поезд прибыл в столицу, мы все прильнули к окну. Небо над Москвой все в летящих рваных тучах. В небо вздернуты плавно движущиеся стрелы кранов. Над развороченными кучами рыжей глины летит сизый дым, как клочья тумана. Так что столица встретила нас знакомым по кино пейзажем стройки. И показалось, что вся страна, как одно огромное хозяйство, охвачена стройкой. Куда ни подайся — всюду работа кипит, экскаваторы рокочут.

Поезд замедлил ход, подъезжая к перрону. Максуд забеспокоился: встретит ли нас его московский друг, которому мы дали телеграмму? Уже перрон вплотную приблизился к поезду, прямо перед окнами стали проплывать лица — улыбающиеся, напряженные, смущенные — словом, всякие, словно на выбор. Только нужного нам лица не было — об этом яснее ясного говорил хмурый вид Максуда. Я понимал, конечно, что не отсутствие крыши над головой смущает его. К этому он привычен: уже не раз сбегал из дома и ночевал на вокзалах. Нет, просто ему неудобно перед нами, потому что мы вроде бы понадеялись на него. Я видел, что он готов отдать все на свете, только бы его московский друг появился на перроне.

— Может, телеграмму не получил? — пробормотал Максуд. — А может, дома нет. Всякое ведь бывает.

Он прижался лбом к оконному стеклу. На его щеках пылал густой румянец. Мне даже жалко стало его — так человек волнуется. И вот поезд плавно остановился. Встречающие хлынули в вагон прямо навстречу пассажирам с чемоданами. Образовалась пробка. Вдруг над толпой раздался мальчишеский с басовитыми переливами голос:

— Здравствуй назло всем злоумышленникам, достойный Максуд!

Теснимый потоком пассажиров, подняв в приветствии руку, к нам пробирался худой длинный парень и улыбался во весь рот такой белозубой и сияюще-радостной улыбкой, словно Максуд своим появлением наконец-то осчастливил его.

— Привет, ребята, — сказал он нам, крепко пожимая наши руки и так приветливо заглядывая в глаза, что нам показалось, будто мы давным-давно знакомы.

— Это тот самый Андрей, — сказал нам Максуд, весь просияв от гордости.

— Ну давайте, что у вас? — и Андрей подхватил большую корзину, в которой мы привезли ему гостинец — южные фрукты. — Топайте за мной. Ох, и вовремя же вы приехали, братцы! Я как раз достал потрясающий диск «Лед Зеппелин». В переводе — «Свинцовый дирижабль», английский ансамбль так называется.

Андрей болтал без умолку, продвигаясь в пассажирской толчее. На нем были старые джинсы со множеством заплат, потертая, словно столетней давности, джинсовая куртка, а под ней белая майка с оранжевыми разводами, похожими на мишени. Его лоб перехватывала кожаная повязка, как у индейцев. Из-под нее ниспадали чуть не до плеч густые каштановые волосы. Ох, как он мне понравился! Я немедленно захотел походить на него во всем, стать его двойником, если бы это было возможно. Мое восхищение вспыхнуло внезапно и сильно. Точно так же внезапно и сильно вспыхнуло при виде Андрея негодование одной толстой тетки, с которой мы столкнулись в тамбуре. Как только глянула она случайно на Андрея, так и зашлась вся от гнева.

— Нет, ты только глянь на себя, охламон несчастный! На кого ты похож? Или ты человек — с такой-то гривой? Зверь и есть.

В руках у тетки были чемодан и тяжелая сумка, и они явно мешали ей ругаться в полную силу. К тому же ей предстояло спуститься по вагонным ступенькам, что было довольно сложно при ее габаритах и багаже.

— Разрешите вам помочь? — беззлобно сказал Андрей.

Он сунул корзину с фруктами мне, ловко выхватил у тетки чемодан, поддержал ее за руку, пока она сходила, одарил ее своей белозубой улыбкой и тут же начал что-то с увлечением рассказывать нам. Тетка же, возмущенная его внешностью до самых глубин своей души и все еще пылая негодованием, так и не нашла в себе сил сказать ему спасибо.

— Ну, как поедем, в метро или на такси? — спросил Андрей и тут же встал в длиннейшую очередь на такси.

Нам хотелось в метро — просто потому, что мы с Синоптиком никогда там не были, но Андрею, можно сказать, загорелось прокатить нас на такси.

И вот уже легкая, стремительная «Волга» мчит нас по Москве. Стального цвета шоссе, мокро отсвечивая, стелется перед ветровым стеклом. Мелькают громады домов. Липа цветет желтым цветом под холодным небом.

Месяца три назад Максуд уже побывал в Москве, сбежав из дому. Целый день бродил он по городу, катался в метро, а поздно вечером вернулся на вокзал. Он уже задремал было на жесткой скамье, как вдруг над ним раздался милицейский голос:

— А ну-ка, пройдем со мной!

Максуд вскочил, стрельнул глазами по сторонам — нельзя ли рвануть куда — и встретился взглядом с проходящим мимо парнем в красной куртке и с сумкой через плечо. Парень мгновенно оценил ситуацию.

— Здорово, Джамбул! — радостно воскликнул он, схватив Максуда за руку. (Оказалось потом, что имя великого казахского акына было первым азиатским именем, которое пришло этому парню на память.)

— Это мой друг, я его везде ищу, — пояснил он пожилому милиционеру, строго и подозрительно глядевшему на них.

Новоявленный друг повез Максуда к себе на квартиру, где Максуд прожил целую неделю и куда теперь с робкой надеждой направлялись мы.

Андрей жил на Юго-Западе. Когда «Волга», завизжав тормозами, остановилась и мы вылезли, я огляделся вокруг и замер, как завороженный. Что за необъятное пространство открылось взору! В отдалении смутным гигантом, прикрытый легкой дымкой, вставал Университет, как пояснил нам Андрей. Правда, в таком далеке он не казался гигантом и лишь в сравнении с другими строениями видно было, что это все-таки гигант.

Андрей жил на четвертом этаже одного из множества одинаковых домов. Как он его нашел — уму непостижимо. В квартире — чистый паркет, свет пасмурного дня, простор и уют. Невольно я вспомнил нашу хибару, и мне стало как-то не по себе. Одно утешение — сознаешь, что скоро снесут.

Только в комнате Андрея хаос царил невообразимый. Повсюду — на диване, на подоконнике, на столе и даже под столом и диваном — валялись кассеты, пластинки, книги, гитара, скрипка, магнитофоны, литавры, барабан.