Альфред Дёблин - Пощады нет

И вот, уж дверь за новобрачными закрывается, сверху несутся звуки фисгармонии, жених и невеста медленно поднимаются по лестнице, по которой ступенька за ступенькой мальчик и девочка рассыпают перед ними цветы — устрашающее зрелище, ибо дети со своими корзинками должны были итти наверх, пятясь задом, и часто спотыкались.

Это не та лестница, Карл, по которой пятнадцать лет тому назад тебе приходилось изо дня в день подниматься на четыре крутых этажа, чтобы очутиться на площадке с пятью дверьми. Тогда ты входил в квартиру, состоящую из передней, кухни и единственной комнаты, перед окнами которой высилась стена густо населенного казарменного дома. Сегодня ты входишь в новый дом твоего дяди. Дядя не выбегает без пиджака тебе навстречу и не распахивает, дожевывая пищу, дверь, перед которой стоишь ты, плачущий деревенский мальчик, просунувший только что в дверь записку со страшными словами: «Дорогой Оскар, теперь, когда меня нет больше в живых, ты, надеюсь, примешь участие в моих мальчиках. Спасибо тебе и Липхен за вашу доброту к Марии. Твоя благодарная сестра». Теперь дядя, как и все мужчины вокруг него, стоит во фраке на площадке перед дверью своей квартиры, — он предложил тебе отпраздновать здесь твою свадьбу, ибо сегодня ты становишься и совладельцем его предприятия. Рядом с ним стоит тетка, они смотрят, как ты, ведя под руку свою невесту, поднимаешься с сияющим видом вслед за ребятишками, которые рассыпают перед вами цветы. Но вот, ко всеобщему облегчению, ребятишки благополучно добрались до верху, и теперь даже невеста перестала оглядываться на свой шлейф. Дядя, прихрамывая, делает несколько шагов навстречу, невеста на миг прикладывает свое лицо к его седой, старой голове. Карл же, глядя ему прямо в глаза, обменивается с ним крепким рукопожатием.

Первый барьер, таким образом, пройден, фисгармония не перестает хрипеть и стонать, молодоженам предстоит теперь выдержать встречу с троицей, доставленной сюда на коричневой многосильной машине. Кругом объятия, женские слезы. Быстрыми шагами, словно разгневанная за все то, что ей только что пришлось перенести, невеста направляется к одной из двух женщин, добродушно толстой и не похожей на нее, улыбающейся ей навстречу с несколько жалостливой сердечностью. Это — ее мать. Невеста дольше, чем полагается, задерживается в объятиях матери, обе, видимо, очень страдают. Затем невеста переходит к одиноко стоящему господину, цилиндр которого пострадал от дождя; этот господин — ее отец, хотя она почти никогда не замечала этого. Обнимаясь, отец и дочь думают, что это случается впервые и что, вероятно, много времени пройдет, пока это повторится; обоих занимает вопрос, чувствуют ли они что-либо при этом? Но, не успев ответить себе, они из соображений светских приличий уже расходятся.

Рядом с ними сжимают друг друга в объятиях Карл и его мать. Мать — в сером шелковом платье, на шее у нее та самая серебряная цепочка с крестом, которая попалась Карлу в руки, когда он, в поисках денег, рылся в кухонном шкафу. Цепочка эта сохранилась у нее еще со времен родительского дома, где жилось ей трудно и скучно и где она впервые познала тоску по свободе и по теплоте человеческих отношений. Стоящий перед ней молодой человек — дело ее рук. Это ее достижение. Сегодня у нее большой день. На ней темное платье, потому что всего четыре года, прошло после смерти Марихен. Она крепко обняла Карла, жениха-Карла. Плачет она мало, она горда, она, как рулевой его судьбы, чувствует себя твердо и уверенно. Волосы у нее совершенно седые, но пышные, черты лица четко высечены, но приятны, взгляд мужественный, и видно, что все, чем она обладает, далось ей нелегко.

Ее противник Карл слегка наклонился вперед, он чувствует на себе тяжесть ее рук, думает о своей застарелой, незабываемой, клокочущей в недрах его существа, ненависти к ней и о том, как она все же непостижимо, невероятно повернула его жизнь. Вот он и теперь уходит из материнского дома… но о прошлом говорить не стоит, все мы грешники. Выпустив друг друга из объятий, они стоят, держась за руки, лицо у нее затуманено слезами, голова опущена. «Да, — думает он, — немало всего было, теперь мир заключен». Затем он треплет по рукам и спине одиноко стоящего бледного молодого человека, рыхлого и расплывшегося. Молодой человек меланхолически созерцает торжественность минуты. Это — Эрих.

В просторном салоне, среди бела дня, сияет яркими огнями люстра, занавеси спущены, на голубом ковре толпятся болтливые свадебные гости; они доотказа нагружены поздравительными стихами, тостами, нотами для исполнения соло и дуэтом, остротами из свадебной газеты, их мучает голод. В центре высится черный бегемот, он пока не лопнул, на что очень надеются юные гости; еще пару лет он продержится.

Салон разделен на два лагеря — военный и штатский. Родня невесты представлена блестящей военщиной, обремененной женами и многочисленными детьми, среди которых особенно много долговязых дочек. Гражданский лагерь для военного словно не существует. Штатские явно принадлежат к низшему классу, это порода пресмыкающихся; маленькие и взрослые сыновья штатских не в силах оторвать глаз от важных военных дядей. Но вот из смежной комнаты, где ждут ближайшие родственники жениха и невесты, распахиваются обе половинки стеклянной двери, поп вперевалочку спешит туда, несколько ребят опережают его, протягивает навстречу жениху и невесте свои лапы и стоит так, пока жених и невеста не пожимают их, отводя тем самым опасности от голов невинных детей. Фисгармония ревет изо всех сил, близится апофеоз — переход к празднично убранному столу (а, кроме того, фисгармонии сейчас придется уступить место небольшому оркестру).

Об руку с женой хозяин дома открывает шествие, беспорядочная толпа гостей формируется в длинный хвост, и, смеясь и болтая, свадебное шествие движется из салона в таинственный полумрак столовой, где, подобно звездам, рассеянным на небесах, мерцают свечи на огромном овале стола, среди цветов, бокалов, тарелок, салфеток, они горят и на стенах, между буфетом и картинами, и в люстре, спускающейся с гладкого белого потолка.

Между дядей и теткой сидят жених и невеста, родители их и брат занимают середину стола; с обоих концов, где разместилась молодежь, несется поток веселья. Какая бы судьба ни была у них в прошлом и ни ожидала их в будущем, новобрачные, их родители и родственники чувствуют себя в это мгновение свободными от ее тисков и воздают земле земное: они едят, пьют, слушают музыку, смеются. Позже Карл и Юлия, под шумное веселье всего общества, протанцуют сольной парой на блестящем паркете салона, а в шесть часов вечера их будет ждать дядин автомобиль, который отвезет их в отель, где они переоденутся, а затем — на вокзал, откуда они отправятся в свадебное путешествие.