Альфред Дёблин - Пощады нет

И чего не сделала боль, то довершила обида. Не меняя положения, она разразилась упрямыми слезами. Мальчик подошел и взял ее за руку, она не удивилась и не рассердилась. В первый раз в жизни она дала волю своему гневу.

— Все это ни к чему, — бормотала она, всхлипывая, — никто никому не может облегчить ноши. Негодяй, так он бросил меня со всеми детьми; если есть ад, его ждет жестокая кара. Люди — это злодеи, знай это, Карл. В том, что поп говорит с амвона, нет ни слова правды, он говорит так, потому что ему за это платят, из того, что он мелет своим продажным языком, ты себе хлеба не напечешь, а у самого попа стол ломится от всяких яств, и стоит тебе уйти, как он садится за него и запирает дверь. А потом они дают тебе записки, советы и отсылают один к другому, и у каждого для тебя наготове несколько приятных слов или: простите, господина нет дома. А ты носись по жаре, и они тебе говорят: милая, какой у вас вид, вы должны последить за собой. Кровопийцы. Живодеры. И лгут, лгут, тьфу!

Mучимый тысячью предчувствий, испуганный, стоял около нее мальчик, держа в руках полотенце, весь превратившись в слух.

— Когда ты отдашь меня в ученье, мама?

— Деньги, деньги, мальчик, только деньги. Мои он все промотал. Они у нас вытянут все.

— Что же мне делать?

— Деньги, деньги. Город велик. Стесняться нечего. Надо хватать. Я сама не знаю.

Она поворачивала голову и видела на стене и потолке изломанную тяжелую черную тень.

Он разостлал на полу ее матрац. Долго он слонялся нерешительно из угла в угол, а потом — чего никогда раньше не делал — обвил рукой шею матери.

— Нас заберут в тюрьму, мама?

Он видел ее лицо, лицо затравленного человека, оно было хуже, чем в те минуты, когда она укладывала в постель пьяного мужа.

— Ничего, мама, мы как-нибудь справимся.

Если они не заберут нас в тюрьму, я найду работу, я возьму все, что подвернется. Дядя ведь нам поможет немного, а?

— Нет, у дяди мы ничего не станем брать. Деньги. Деньги.

Она взглянула на рослого мальчугана обезумевшими глазами, это был взгляд утопающей, всхлипнула еще раз, и лицо ее снова окаменело. Ему стало страшно от пустоты, которая глядела из ее глаз.

Утром он отвел малыша в школу. Мать, когда он вошел в кухню, сидела хмуро у газовой плиты. Матрац был уже убран к стене. Лицо у матери было все утро такое осунувшееся и несчастное, движения такие замедленные, что он, проводив братишку в школу, бегом бросился домой, взлетел, весь дрожа, на пятый этаж, — да, но что ему придумать? Ага, он скажет, что забыл носовой платок или нет — лучше — шляпу.

В кухне матери не было, она была в комнате, она лежала на неубранной кроватке малыша. Когда Карл открыл дверь, она судорожно скомкала подушку и прошептала:

— Почему ты вернулся?

— Я забыл шляпу.

Шляпа лежала на стуле. Карл не брал ее.

— Чего ты околачиваешься здесь?

— Встань, мама.

— Ступай. Слышишь?

Тихо, не глядя на нее, он настаивал:

— Я никуда не пойду, пока ты не встанешь.

Она вспыхнула, сделала сердитое лицо.

— Да, я не уйду из дому, пока ты не встанешь. Она спустила ноги на пол, обняла его за плечи, по пути захватила со стула шляпу и, обвив его одной рукой, повела через кухню к выходной двери. Открыв дверь, она вытолкнула мальчика на площадку, крепко нахлобучила ему на голову шляпу, протянула ему руку. Он умоляюще смотрел на нее. Она постаралась улыбнуться. Тогда он сделал над собой усилие и побежал вниз.

Стоял такой же зной, как и на прошлой неделе, когда они выехали из деревни. Косовица прошла еще при нем, сейчас, наверное, уже молотят. Как хорошо было там в их большой, славной усадьбе, теперь уж у них ничего нет. Он стоял у ворот; что мне делать, мама совсем растерялась, совсем потеряла голову, к кому мне обратиться? Он двинулся, зашагал наугад, без цели. Он заглядывал в лица прохожим: на что живет этот и вот тот, откуда берут на жизнь все эти люди? Как зарабатывал отец? Будь я сейчас в деревне, я мог бы наняться в работники, теперь работы в деревне много, и зачем только мама переехала сюда!

Вскоре он миновал тесные кварталы бедноты, вышел в другую часть города: здесь двигалась иная порода людей, часто попадались улицы, обсаженные деревьями, целые аллеи настоящих деревьев, украшенные каменными статуями площади, где играло множество детей. Он огляделся, посмотрел туда, сюда, без конца твердя себе: я должен за что-то взяться, что-то найти, — делают же это другие. До чего все удобно здесь! Все есть, чего только хочешь. В булочных выставлен готовый хлеб, темный, белый, пирожные, весь тяжкий путь хлеба уже позади, вся работа — вспашка, сев, прополка, косовица, уборка, молотьба, и помол, и торги-переторжки с артелью, и мешки с мукой, и перетаскиванье. Здесь им остается только испечь, сдобрить всякими вкусными вещами, посыпать мукой или сахарной пудрой и выставить в окно. Некоторые кондитерские выставили прямо на улицу мраморные столики, за столиками сидели нарядные люди, девушки в белых передничках ставили перед ними пирожные и готовые сливки, — сколько труда и пота стоило приготовить эти нежные сливки: надо было ухаживать за коровами, варить корма, доить, таскать бесконечно ведра с водой, чистить коровник, а подконец еще заводить канитель с торговцами молоком. Этим людям все это невдомек, тут все подается готовенькое, они сидят в прохладных кондитерских, облизывают блестящие ложечки, потом вынимают портмоне и расплачиваются.

Долго стоял паренек перед кондитерской. Там, дома, у пекаря тоже была маленькая торговля, но это скорей выглядело, как мастерская кустаря. Недалеко от кондитерской раскинулась маленькая зеленая площадка, усаженная тенистыми деревьями. Паренек сел на скамью, не спуская с кондитерской глаз. Там, в деревне, люди мучаются, вечно какая-нибудь беда: то засуха, то град, то сорняки, а этих всех такие вещи не касаются, они, наверное, и не знают, какие бывают работы в деревне. Кому здесь нужны его мускулы? Надо браться за что-нибудь. Но как? Продавец мороженого катил мимо скамей двухколесную тележку, выкликая «мороженое», «мороженое»! Кое-кто из сидящих на скамье покупал себе маленькую вафлю. Карлу вовсе не хотелось мороженого, он только смотрел и не мог надивиться, как людям здесь подается все готовенькое. Над головой его шумела куполообразная крона мощного бука, листья его были припудрены уличной пылью. По шоссе, от станции к полям, тянулась аллея таких же деревьев. Мы бьемся, как рыба об лед, а эти люди и горя не знают, там, дома, мама лежит на кровати, а я должен зарабатывать деньги.

Тревога погнала его дальше. Откуда только все они берут деньги? Вдруг улица раскрылась, как река, прорезавшая горную долину. Она стала широкой-широкой, вдвое шире обычной, слева и справа тянулись ряды огромных магазинов, между ними — рестораны, украшенные морскими флажками, в отдалении высился белый памятник множеством всяких фигур, за памятником, в глубине площади, стояло широкое — все в колоннах — здание театра. Но больше всего Карла поразили на углу два огромных универсальных магазина. Это были первые универсальные магазины в городе, открытие их всколыхнуло весь городской коммерческий мир.