Альфред Дёблин - Пощады нет

И вот перед ним открылись ряды дворцов, музеев, памятников. Даже на картине Карл не мог бы вообразить себе такого великолепия. В этих неприступных дворцах, перед которыми взад и вперед шагали часовые, жили король, королева, принцы. А вот здесь к дворцу примыкали серые здания попроще, в которых — это видно по высеченной на камне надписи — министры и генералы трудятся на пользу государства. Генералы, государственные мужи, — это те самые, которых назначает сам король, которые королю служат, отдают за него свою жизнь, одерживают для него победы и за всем присматривают, а когда они умирают, им ставят каменные или бронзовые памятники, а в школе про них учат. Невероятно широкая аллея чудесных вязов тянулась вдоль всех этих кварталов, которые правительство избрало для себя. Чтобы попасть на эту аллею, надо было, пройдя по одной из главных улиц, сперва пересечь широкий мраморный мост, затем площадь, а за ней была еще триумфальная арка, на которой высечены были слова о победах последней войны и стояли фигуры, изображающие эти победы. Перед триумфальной аркой, выдвинутый почти на середину площади, покоился огромный каменный лев, одиноко и грозно поглядывал он со своего цоколя на город.

Долго стоял Карл перед «Галлереей побед». Мимо него проходили группами школьники во главе с учителями. Наконец, он решился и вошел. Широкий сводчатый вестибюль, уставленный справа и слева пушками, знаменами, обведенная мраморной баллюстрадой высокая лестница, покрытая пурпурной дорожкой. Лестница вела в сверкающую картинную галлерею. Стояла глубокая тишина. Старый инвалид в военной форме, опираясь на костыль, водил посетителей по галлерее, давая пояснения. Взрослые и дети почтительно теснились перед огромными полотками с изображениями битв и триумфов.

Карл стоит перед большой батальной картиной, ошеломленный яркими красками и тем, что на картине происходит. Он видит короля с длинной бородой на благородном белом коне, король окружен генералами и князьями, с ног до головы покрытыми пылью. Они стоят на холме, а за ними развевается королевское знамя. На холм поднимается одинокий человек с непокрытой головой, его грустное лицо знакомо всем, он тоже король, на ногах у него маленькие блестящие сапожки с серебряными шпорами. Это — побежденный. Сбоку виднеется все то, что у него осталось, опрокинутые пушки, еще дальше — горящие дома. Все это принадлежало ему, вместе с побежденным войском, которого здесь не видно, все это он поставил на карту. Он идет, чтобы передать свой меч победителю на белом коне.

Огромная картина растянулась во всю ширину стены, люди безмолвно стоят перед ней, они затаили дыхание, картина наступает на них. Вместе с одиноким побежденным королем они как бы поднимаются медленно и смиренно на холм.

Отвернувшись от картины, Карл видит в середине залы узкий мраморный цоколь и на нем высеченную из камня фигуру с гордым маршальским жезлом в руке. Это все тот же великий король, победитель, он повсюду, все есть в его царстве, оно распростерлось от моря до моря, он все покорил себе.

Робко обходит Карл вокруг цоколя. На секунду заглядывает он в соседний зал, где в стеклянном шкафу стоит чучело любимого белого коня короля. На этот раз Карл смотрит на лошадь уже не взглядом крестьянина. Она представляется мальчику существом высшей породы, как генералы и князья, и ни с какой обыкновенной лошадью в сравнение не идет.

Потрясенный, благоговейно покидает наш странник кварталы дворцов, окруженные густыми прекрасными парками, они — точно остров и крепость в самом центре города. Мирская суета универсальных магазинов не трогает сегодня Карла. Вернувшись домой почти подвечер, он застает мать дома. Она и не уходила сегодня, она помогала малышу готовить уроки. Она ставит перед Карлом тарелку с супом и смотрит на него с какой-то странной улыбкой, от которой ему становится не по себе.

— Где же ты был, мальчик?

Слова застревали у него в горле, но он подумал: это пройдет — и стал рассказывать о дворцах, какие были в городе. Эрих мгновенно навострил уши, мать улыбалась, не прерывая его. Но как-то не клеилось сегодня у Карла. Будь он один с Эрихом, он бы прекрасно все рассказал. Мать сама стала его расспрашивать о дворцах, она ведь еще не имела времени сходить посмотреть. И он заговорил о Триумфальной арке и о колеснице на ней, и о Галлерее побед, и о большой лестнице. Но опять все как-то нескладно выходило. Качая головой и теперь уже открыто смеясь над ним, она спросила его о картинах:

— За вход платить не надо было?

Он сказал, что нет. Она рассмеялась.

— Я думаю! Они тебя даром пускают, чтобы ты смотрел на них и восхищался. Но если мы долго будем жить здесь, мы за это и налоги должны будем платить.

Он отложил ложку.

— Ешь, ешь, Карл. От меня ты получаешь тарелку супа, от них же ты ничего не получишь, кроме прекрасных слов или картин. Мне это знакомо. Ну, скажем, кусок хлеба тебе дали сегодня?

— Но ведь это дворцы.

— Попробуй-ка получить у них кусок хлеба, они тебе накостыляют шею.

— Туда нищие не ходят, мама.

— Я думаю. Их и не впустят. Ну, успел ты что-нибудь сегодня?

У Карла выступили слезы на глазах.

— Я не знаю, как подступиться, мама.

— И я тоже не знаю, мальчик. Мы здесь совершенно лишние. Мы им не нужны. Они хозяйничают, а до бедняков никому дела нет.

Он крепко взял ее за руку.

— Я обязательно скоро начну зарабатывать, мама.

— На картины глядя?

Он расхрабрился.

— Пойди и ты со мной, мама.

Ему, наконец, удалось уговорить мать совершить с ним прогулку по городу.

Она была уже одета и, молча убрав со стола, собиралась достать из шкафа шляпу и креп. Приведя себя в порядок и готовясь отвести маленького Эриха в школу, он повернулся к ней, держа малыша за руку, и спросил, не пойдет ли она сегодня с ним.

— Мы сначала проводим Эриха в школу, а потом пойдем с тобой в город.

— Зачем? — спросила она, опуская креп на свое суровое лицо. Со смерти мужа она ни разу не посмотрелась в зеркало. Лицо ее стало старым и безжизненным, она заживо погребла себя под этой черной тканью.

Карл, с тех пор как она излила перед ним душу, осмелел.

— Ты проводишь нас, мама, а потом мы пойдем с тобой в город, и я покажу тебе кое-что.

Мать засовывала в сумку кучу бумаг.

— Ступайте.

Карл выпустил руку Эриха и подошел к ней.

— Пойдем, мама, один денек можно отдохнуть.

Ее руки вдруг остановились, выпустили сумку, счета упали на стол. Она сказала беззвучно — лица ее не было видно:

— Один день? Все дни. Я и сегодня пробегаю напрасно.

Она тяжело опустилась на стул. Карл теребил ее:

— Идем же, мама. Эриху пора.

— Ступайте!

— Идем с нами.