Альфред Дёблин - Пощады нет

— Я принесу тебе снотворное, и ты проспишь весь день.

Карл замотал головой.

— Она опустошила мой дом. Это ужасно больно. Она отобрала у меня все. Сначала себя, потом — детей. Как у зачумленного. Разве я зачумленный, Эрих? Скажи честно. Ты это знаешь.

Эрих со стоном прикрыл лицо рукой:

— Это несчастье.

— Она оскорбила меня так, как ни один человек меня не оскорблял. Я, может быть, в ее глазах ничтожество, недостаточно элегантен, тонок, у нее более высокие требования, мы — маленькие люди, провинциалы, я не умею шутить, Эрих, я всю жизнь должен был работать и мучиться, ты знаешь, какое бремя лежало на мне. Но следует ли меня за это наказывать, что-нибудь во мне ведь есть или ничего нет? Скажи откровенно. Я недавно рассказывал тебе, что со мной когда-то сделала мама.

Карл оборвал себя, задумался.

Эрих:

— Ты и ей говорил об этом?

— Я кое-что обронил, это было в те дни, когда подписывался договор с теткой, — и я жалею об этом. Я сказал, что мать меня ударила, когда я был уже взрослый.

— Что же она?

— Я оплошал. Я хотел показать ей, что к семье сохраняют привязанность, не топчут ее, несмотря ни на что. Ибо я свою семью создавал так чисто, честно и бескорыстно, как только возможно. Она была моей женой. (Не понимаю, чего он так носится с этой «семьей», точно с идолом каким-то, эти женатые люди — форменные маньяки).

Карл застонал и поднялся:

— Все эти качества никому не нужны, дело тут не в семье, семья — ерунда, все это жалкие пережитки вчерашнего дня. Ты был и есть крестьянский неуч, которого мать когда-то била по щекам. О, как эта женщина надругалась надо мной!

— Ложись, Карл, нужно тебе что-нибудь? (Эрих был поражен, Карл ни словом не упомянул о любви, он не чувствовал любви, он только проклинал, защищался.)

— Я пойду в ванную, приведу себя в порядок. Я должен найти ее, она обязана отдать мне детей и извиниться, а потом пусть отправляется на все четыре стороны.

— Ты говоришь глупости, Карл. Оденься и пойдем часок погуляем.

— Ладно. А дом останется таким, как есть, ни на волосок ничего не изменится. (Это мое последнее слово — дом не рухнул, я приказываю: он не рухнет!)

Он встал, прямой и спокойный, пошел в ванную. Он корчился от муки, я все это создал, а она губит дело рук моих, так двадцать-тридцать лет назад отец поступил с матерью, и она не в силах была отстоять себя.

Смертоносная молния ударила в мать, сеть великого превращения была уже накинута на нее, земля уже разверзлась перед ней, но она ускользнула и сохранила себя. Карл же еще горел, и неизвестно было, отстоит ли он себя.

За завтраком он сказал Эриху:

— Если хочешь пожить у меня, пожалуйста, я всегда тебе рад, но помощь мне не нужна.

— Может быть, ты переедешь к маме?

— Квартира меня не мучает. (Наоборот, у меня с ней есть счеты, я одолею эту мебель, штука за штукой.)

Братья расстались в передней с прежней сердечностью, машина Карла дожидалась внизу. Прислуга с удивлением смотрела на преобразившегося хозяина, — он задаст этой женщине, детей он, конечно, скоро вернет себе. Покончив кое с какими неотложными делами, Карл написал заявление домохозяину об отказе от квартиры, для него это была попросту мера для сокращения расходов, и решил, что он оставит себе только одну прислугу, запрет ненужные комнаты. Затем он вспомнил о майоре и о клевете, которую тот возвел на него, позвонил своему адвокату и по телефону договорился с ним, чтобы тот составил жалобу на редактора журнала и тотчас же дал ей ход.

От Карла Эрих поехал прямо к матери. Возбужденно расхаживая взад и вперед по комнате, он не мог удержаться от того, чтобы не рассказать матери и о Хозе. Он хотел убедить ее, что с Карлом и Юлией дело вовсе не так просто. Ну и досталось же ему от матери! Она отругала его, с проклятьями обрушилась на Юлию. Эта каналья немедленно должна выдать детей, либо надо силой отнять их у нее. Глядя на неистовствующую женщину, Эрих пожалел, что рассказал ей о Хозе, и попросил не говорить об этом Карлу.

— Именно, осел ты этакий, именно: это первое, что ему надо сказать. Ты почему не хочешь сказать? Вероятно, ты доволен, что те благополучно удрали вдвоем, похитив вдобавок детей? До брата тебе, видно, дела нет?

— Не говори ему ничего, мама. Он и так невыносимо мучается.

Но она немедленно позвонила Карлу, голос его звучал спокойно, — она попросила его тотчас же приехать к ней, и он обещал. Когда он вошел, она горячо обняла его, как давно уже не обнимала, Эрих, чуть не плача, ретировался, — она плакала у него на груди. От злости, — подумал Карл. Он спросил, медленно подводя старуху к дивану:

— Эрих, верно, тебе уже все рассказал?

— Да, и я рада, что ты так стойко держишься. Ты знаешь, где она?

— Нет.

— Садись. Почему ты не узнаешь ее адреса?

— Я был сегодня очень занят, мама (настолько я еще не справился с собой).

— Ты хочешь, я вижу, оставить ее в покое. Эрих тебе, конечно, не рассказал, что это за особа.

— Мама!..

— Да, что за особа, какую невестку я выискала себе. Ты разведешься с ней, ты немедленно начнешь процесс о разводе, чтобы отобрать у нее детей.

— Ты хочешь окончательно добить меня, мама, разве и без того не довольно?

— Какие у вас слабые нервы, стыдитесь, мужчины! Она позорит честь нашей семьи. Ты не допустишь этого. Завтра все будут говорить, что она сбежала с любовником, да еще выкрала детей.

Карл строго посмотрел на мать.

— Хватит, мама. Я прошу прекратить этот разговор, я не хочу этого слышать.

— Хочешь или не хочешь, мне все равно. Она сбежала и сбежала со своим проходимцем.

Карл встал. Он крепко стиснул зубы.

— Ты что либо знаешь?

— Конечно. Эрих все узнал. Это — Хозе.

— Хозе? Что за имя? Кто это? Ага, атташе?

— Да, ты его знаешь. Эрих ездил в горы, он кое-что подозревал, и там он встретился с ее хахалем.

— С Хозе?

— Да.

— Что же, Эрих? Ах, так. Он просто не мог решиться сказать мне об этом. Напрасно. Это сократило бы многое.

— И я так думаю, Карл.

Хозе, посторонний мужчина, — с Юлией.

Оба молчали. Старуха, сидя на диване, смотрела на сына своими решительными глазами:

— Тут нечего раздумывать, мальчик. Нужна полная ясность. Очистить дом от этой грязи.

Она стучала костяшкой пальца по столу.

— Сегодня, немедленно, возбуди дело о разводе,

Он молчал, — я не могу еще, с Юлией посторонний мужчина, это у меня в семье.

— Это верно, мама, что с Хозе?

— Немедленно возбудить дело о разводе, Карл.

(Она ускользает от меня, я не отпущу ее так легко.) Тихо, так тихо, что мать едва расслышала его, он сказал:

— Я ее верну.

— Ты сошел с ума, мальчик.

— Она должна вернуться. Она — член моей семьи. Она не смеет разбивать мне семью.

— А он?

— Я убью его.

Он встал.