Альфред Дёблин - Пощады нет

— Да ведь барыня с собой их взяла. Она сказала, что должна встретиться с вами, господин директор, в городе.

На мгновенье Карл, стоя один у сверкающего сервировкой стола, — перед прибором Юлии девушки поставили большой букет цветов, — застыл, но затем овладел собой, вынул часы:

— Барыня, вероятно, сейчас приедет. Мы подождем ее немного.

Девушка, пораженная, вышла из комнаты.

Карл отодвинул свои стул, сел: она сказала, что должна встретиться с ним, увела детей, она поехала к своей матери или к кому-нибудь из родственников.

Он позвонил по телефону, не выдавая своих сомнений. Юлия днем была у родителей (он звонил туда с чувством отвращения). Да, да, — сообразила экономка, — фрау Юлия несколько часов тому назад была здесь с детьми, а затем ведь она уехала. Уехала? Да, и фрау Юлия говорила, что господин директор приедет потом, а она с детьми уезжает раньше. Карл, как автомат, поддакивал, он хотел лишь осведомиться, каким поездом и с какого вокзала уехала фрау Юлия. Но особа, отвечавшая ему по телефону, этого не могла сказать точно.

Итак, что же она сделала? Разберемся. Прежде всего — разберемся. И Карл бросился в детскую, фрейлейн там нет, где же фрейлейн? Она прибежала из кухни; вся дрожа, стояла она перед хозяином.

— Фрау Юлия давно ушла?

Последовал ответ.

— С детьми?

— Конечно. Барыня собиралась поехать с детьми к вам на фабрику.

— Дети взяли с собой какие-нибудь вещи?

Фрейлейн, прижав руки к груди, — у нее смутно мелькнула догадка, — пробормотала:

— Только несколько игрушек. Каждый самые любимые.

— Просто в руки?

— Нет, каждый в свой чемоданчик.

Боже мой, что же случилось?

— Идемте в детскую. Завтра школа есть? Где их ранцы?

Фрейлейн бросилась вперед, распахнула перед Карлом дверь в детскую.

— Вот они. Этот — Юлии, а этот — Карла.

Что случилось, бога ради? С ними что-нибудь произошло? Я ничего не сделала. Я ничего не знаю.

Он переспросил:

— Завтра школа есть?

Она забормотала:

— Конечно. Завтра среда.

Он стоял, оглядывая комнату, вынул часы. Надо подождать еще немного. Может быть, это и не так.

Звонок. Фрейлейн с засветившимся липом бросилась в переднюю, там она столкнулась с горничной, которая уже отперла дверь. В руках у девушки было письмо, спешное письмо, адресованное господину директору. Фрейлейн и горничная молча поглядели друг на дружку — на конверте был почерк барыни. Горничная, покачивая головой, подняла руку с письмом и протянула его фрейлейн, но та письма не взяла, обеими руками она зажимала рот. В освещенном коридоре стоял около детской и ждал хозяин. Горничная дала ему письмо, он уже издали видел его у нее в руке, — сейчас грянет удар, он лихорадочно вскрывает конверт.

«Дорогой Карл, я забрала детей и уезжаю с ними. Они счастливы. И я тоже. Я думаю, что ты сможешь жить без них и без меня. Адрес мой я оставляю адвокату отца. Юлия.

Р. S. Денег я от тебя никаких не жду, что касается детей, то этот вопрос мы урегулируем позже».

Господин директор, большой, широкоплечий, стоит с письмом в руке в длинном коридоре, напротив детской, и читает, читает, точно перед ним большая рукопись. Но он вовсе не читает, — лишь рука его застыла в этом положении, глаза остановились на этом листке бумаги, давно уже эти строки ничего ему не говорят, давно уже при виде их в мозгу у него ничего не шевелится. У него желтое, вялое, переутомленное лицо. Вот рука с письмом опустилась, он поворачивается, и, словно деревянный, высоко подняв плечи, медленно идет по коридору, шаг за шагом приближаясь к столовой, дверь в которую раскрыта. Горничная и фрейлейн, стоя в другом конце коридора, видят, как он неестественно медленно двигается, держа конверт с письмом барыни в приподнятой руке, вот он ступил в залитую светом комнату, где они накрыли стол для всех, он проходит мимо высокого букета прямо к пустующему «уголку». Здесь уже приготовлен боковой столик, на котором стоит электрическая сушилка для хлеба; сюда они тоже поставили огромную вазу с прекрасными цветами, он стоит перед этими цветами. Почему он стоит? Потому что колени не сгибаются, ноги не ходят, больше никаких причин нет. Потом он все-таки тащится к своему музею; и эта дверь тоже раскрыта, но просторная комната погружена во мрак, свет из столовой падает сюда, на полу длинная тень железного рыцаря. Он останавливается на пороге, плечи у него высоко подняты; он стоит, стоит, а потом прислоняется к косяку двери.

Полчаса на кухне и в коридоре, примыкающем к кухне, женщины не слышат ни звука. Ни звука, Неужели хозяин не будет сегодня ужинать? Может быть, сказать ему, что стол накрыт? Но кто пойдет туда? Фрейлейн ни за что не хочет пойти, горничная старше ее, она решительно направляется в комнаты. Пауза. Вдруг — крик, горничная бежит, спотыкаясь, по коридору, зовет кухарку. Барин, — ну что там с барином? — он стоит около музея, у двери, он не оборачивается, не отвечает, он стоит спиной, неизвестно, что он там делает.

Тогда втроем, растерянные, приободряя друг друга, они направляются по длинному коридору в столовую, но оттуда слышно какое-то движение, и вот хозяин, большой такой, переступает порог и медленно, неестественно прямо, с высоко поднятыми плечами, идет им навстречу; они видят у него в руках письмо, голова у него опущена, губы странно заострены, лоб наморщен. Возле детской он останавливается. На него жутко смотреть, его нельзя оставить в таком состоянии, надо кого-нибудь позвать, с ним что-то происходит. В это мгновенье рука его разжимается, конверт падает ему на ботинок, письмо оказывается у его ног, плечи опускаются, они слышат, как он вздыхает, он слегка покачивает головой. Кажется, будто он хочет нагнуться за письмом, он тянется за ним левой рукой, но колени слишком податливы, он склоняется, опускается вдоль стены, ноги скользнули по дорожке, он сидит на полу, наклоняется и падает. Все трое подбегают к нему. Они пытаются его поднять, но он лежит невероятно тяжелой массой. Фрейлейн высвобождает свою руку, хочет вызвать врача. Лежа на полу, — они почти стянули с него пиджак, — он открывает глаза, шарит руками по полу, поворачивает голову, узнает горничную — она поддерживает его; он садится, сидя оправляет на себе пиджак и тяжело поднимается. Шатаясь, поддерживаемый с обеих сторон, входит он в детскую и, глубоко дыша, опускается на кровать Юлии-младшей, тихо просит воды. Он пьет, задумчиво смотрит перед собой, велит принести бумажку, которая лежит там в коридоре — на полу, письмо. Он просил бы еще, чтобы кто-нибудь позвонил брату, аптекарю, пусть придет. Девушки выходят, фрейлейн остается у дверей дежурить. Он тихо сидит на краю кровати, точно размышляя после оконченной беседы, руки его вяло висят меж колен. Письмо и конверт лежат возле него на одеяле.