Синтия Д'Апри Суини - Гнездо [litres]

– Вы что тут делаете? – спросил Томми.

Джек поднял глаза и увидел на пороге гостиной Томми с мятым и заляпанным клейким листочком в руке. Выглядел он рассерженным.

– Восхищался вашей вещью, – сказал Джек. – Хорошее литье. Откуда она у вас?

– Это подарок. – Он протянул Джеку бумажку. – Вот номер Стефани, телефон в прихожей.

– Что с ней случилось?

– Повредилась во время несчастного случая. – Томми указал в сторону прихожей, и Джек видел, что у него немного дрожит рука. – Телефон там.

– Что за несчастный случай?

– Пожар.

– Царапины на ней, однако, не от пожара, – заметил Джек, обходя скульптуру. – А чтобы бронза поплавилась, огонь должен быть невероятно жарким, невероятно сильным.

– Ну, я бывший пожарный, – сказал Томми. – Я видел, как огонь творит невероятные вещи.

– Вы ее спасли из пожара?

– Я этого не говорил.

Джек присел на корточки перед скульптурой.

– Вы сказали, это подарок?

Томми вышел в прихожую, молясь, чтобы Джек последовал за ним. Теперь у него выступил на губе и на лбу предательский пот. О чем он думал, когда пускал этого мужика в дом?

– Я сейчас наберу для вас Стефани, – сказал Томми.

Повреждение статуи не давало Джеку покоя; что-то в нем казалось важным. Он ощутил знакомое покалывание в пальцах и затылке, этому ощущению он научился доверять, когда бродил по блошиным рынкам, распродажам имущества и антикварным салонам, тихое тик-тик-тик , которое предупреждало его, что он, возможно, нашел что-то ценное среди кучи хлама. Томми в прихожей стоял, поднеся трубку к уху. Джек ушел из его поля зрения и украдкой быстро снял отливку телефоном.

– Не отвечает! – крикнул Томми. – Я им скажу, что вы заходили. Если я больше ничем не могу вам помочь…

– Ничем, – сказал Джек, выходя в прихожую; теперь ему не терпелось добраться домой и кое-кому позвонить. – Вы мне очень помогли.

Томми открыл дверь. Джек быстро помахал собаке, стоявшей на страже рядом с Томми. Собака пошла следом за Джеком, когда он зашагал по короткой дорожке и открыл калитку. Едва калитка лязгнула у него за спиной, Джек обернулся и слегка поклонился, намекая на единственную песню Синатры, которую смог вспомнить.

– Увидимся [28] Джек говорит «I’ll be seeing you ». Так называется одна из песен Фрэнка Синатры. , Фрэнк, – сказал он, отчего собака зарычала, прыгнула, бешено залаяла Джеку в спину и не смолкала, пока он совсем не скрылся из виду.

Первые несколько недель после того, как у него оказался «Поцелуй», Томми ликовал. Он поверить не мог, как легко его оказалось добыть (так он это про себя называл, когда вынужден был подыскать глагол для своих действий: добыть ). Скульптура появилась в последний день его работы на развалинах Всемирного торгового центра, в начале апреля 2002 года. К тому времени Томми работал на развалинах семь месяцев подряд, с ночи двенадцатого сентября. Как бывшего пожарного (его как-то подвела спина – и с тех пор подводила уже много лет) его одним из первых допустили к спасательной операции и разбору завалов. Кашель, появившийся неделе на шестой, становился все хуже, и его дочь Мэгги на стенку лезла из-за того, что он каждый день туда ходит.

– Ма бы этого не позволила. Она бы хотела, чтобы ты себя поберег, ради меня и сестер, ради своих внуков, – говорила она, накладывая ему все больше и больше еды.

Она в последние семь месяцев пристрастилась всех кормить (всех, кроме себя) с тревожащим рвением. Готовила целыми днями, забивала морозилку поддонами с лазаньей и энчиладос, контейнерами с чили и домашним супом, семья столько в жизни не смогла бы съесть. Руки ее не знали покоя. Если она не готовила, то чистила кастрюлю, или полировала столовые приборы, или истово протирала столешницы, словно вымывала цингу с опасно загрязненного корабля. Между бровями у нее появилась непроходящая складка. Три месяца назад она родила Томми первого внука и уже сбросила вес, набранный за время беременности, а потом и еще; кожа у нее на челюсти непривычно обвисла. Ее красивые карие глаза, такие внимательные и живые, теперь часто слезились, были налиты кровью и растеряны.

– Ты себя в могилу загонишь, – говорила Мэгги отцу.

– Выбирала бы ты слова, – отвечал Томми, стараясь говорить легко, без желчи.

– Ты знаешь, о чем я, пап.

Томми знал. Он каждый день приходил на развалины, потому что это и была могила – его жены, во всяком случае, ничего более похожего на могилу у нее никогда не будет. Ронни была офис-менеджером в финансовой компании на девяносто пятом этаже северной башни Всемирного торгового центра. Перед тем как в то утро в башни врезались самолеты, Томми и Ронни пересеклись в переходе между зданиями, как бывало много раз, когда Томми шел домой после ночной смены в охране, а Ронни приходила на работу. В тот вторник у нее должен был быть выходной, но она решила прийти, чтобы помочь боссу разобрать залежи заявок.

– Я на будущей неделе возьму дополнительный выходной, – сказала она Томми. – От него будет больше радости, если разделаться с работой.

Они поцеловались в вестибюле, поговорили о том, что будет на обед.

– Посудомойку загрузи, – сказала она, слегка сжав его руку пониже локтя.

– Вас понял, – сказал он.

Она улыбнулась и закатила глаза; они оба знали, что он забудет. Он устал после ночной смены, но не настолько, чтобы не заметить ее короткую юбку, то, какой высокой и классной выглядела ее задница под центральным швом на серой шерсти, какие у нее подтянутые и красивые ноги после трех дочерей, одна из которых должна была вскоре родить.

В мучительные часы, дни и недели, отсчет которых пошел с того утра, он снова и снова думал об одном: Ронни широким твердым шагом уходит в ярком утреннем солнце; эти ноги могли бы принести ее в безопасное место; надо было ее остановить. Он помнил, какие на ней в тот день были туфли: красные лаковые с вырезом под пальцы. Она всегда надевала кроссовки, пока добиралась от дома в Рокэуэйз, но в зале ожидания останавливалась, чтобы переобуться в каблуки. Для нее такие вещи были важны.

– Внешность имеет значение, – говорила она детям. – Если хотите, чтобы люди судили о вас по содержанию, не отвлекайте их формой.

Он следил за ней взглядом в то утро, пока она шла к лифтам. Он всегда будет благодарен хотя бы за это, за то, что остановился полюбоваться, как она чуть покачивает бедрами, посмотреть, как прокатывает карточку пропуска, нажимает кнопку лифта, одергивает подол юбки. Как у него смягчилось сердце, когда он подумал, какая офигенная она женщина и как повезло, что она принадлежит ему.

– Мама бы не одобрила, что ты туда ходишь каждый день, – повторяла ему Мэгги месяц за месяцем. – Она бы не одобрила, что ты собой рискуешь.