Синтия Д'Апри Суини - Гнездо [litres]

Стефани так и сидела у покинутого стола рядом с Беа, которая налила им обеим шампанского.

– Нет, спасибо, – отказалась Стефани, показывая на свой живот.

– Что, правда? – спросила Беа. – Ребенок?

– Правда, – сказала Стефани, даже не пытаясь скрыть радость.

Из кухни слышался голос Уокера, громкий и разъяренный, что было ему совсем несвойственно:

– Если ты все это время был не с Лео – с кем ты был ?

– Что там происходит? – спросила Стефани.

– Я не прислушивалась, – ответила Беа, – но, судя по звуку, хорошего мало. Джек врал, что видится с Лео, что-то такое. Джек приезжал в Бруклин?

Стефани вспомнила утро, когда осталась дома сделать тест на беременность, вспомнила, как стояла, совершенно ошарашенная, возле окна на втором этаже и как увидела на улице Джека. Она спряталась в ванной и не стала открывать дверь.

– Нет, – сказала она. – Я много лет Джека не видела.

Крик в кухне не стихал. Потом хлопнула дверь.

– Наверное, нам лучше уйти, – сказала Беа.

– Да.

Стефани завернула багет, который грызла все это время, в салфетку и положила в сумочку.

– Это для метро, – извиняющимся тоном объяснила она.

В тот вечер, много лет назад, когда Пилар прочла Стефани лекцию о стадиях горя и записала их на салфетке, Стефани осталась в баре после ухода Пилар, сидела и тосковала. Она нарисовала рядом со словом « принятие » печальную рожицу. Бармен, который все слышал, и не раз, стер рожицу и нарисовал на ее месте крошечную красную птичку с раскрытыми крыльями, летевшую над океаном в окружении лучей-черточек, как у сверкающих младенцев Кита Харинга [57] Кит Харинг (1958–1990) – американский художник и скульптор. .

Стефани долго носила салфетку в сумочке. Потом положила ее в ящик кухонного стола. Потом убрала в какую-то коробку, а потом заклеила коробку скотчем и подумала, что все в прошлом.

Стефани думала о птичке, когда вышла из метро и шла домой с ужина в честь дня рождения, оказавшегося черт-те чем. Годами, когда ее мучили мысли о Лео, она представляла себе салфетку и красную птичку, убранную в коробке глубоко в подвал. Теперь она брела по своей улице среди величественных домов и тепло озаренных окон и думала о салфетке и о том, что для нее всегда значил этот образ: Лео улетал от нее, прямиком в сторону океана, ничем не отягощенный и свободный. Она думала о том, как благодарна за свою жизнь, за дом – сейчас в нем было пустовато, но это ненадолго. Думала о маленькой комнатке, выходившей во двор, где устроит детскую, и о том, что, когда ребенок родится, настанет лето и сад будет в цвету. Надо будет посадить новое дерево вместо того, что рухнуло в бурю, чтобы ребенок мог смотреть в окно и видеть, как сменяются времена года. Снова подумала о салфетке и поняла, что все эти годы рассказывала себе неверную историю. Лео не был красной птичкой, это она ею была – с восторгом взлетала над церковными шпилями Бруклина, летела домой в ожидании, но не в тягости. Свободная. Ее мотивы наконец-то изменились.

На этот раз не было ни чая, ни кофе, ни маленького песочного печенья, ни властной Франси (которая, услышав, что Лео исчез, вздохнула и сказала: «Ох, ему надоест скитаться, и он вернется. Он в душе лонгайлендец». Как будто речь шла об одном из ее бордер-колли). На этот раз были только трое Пламов и Джордж; он даже не присел, так ему не терпелось, чтобы встреча закончилась.

– Даже если бы я что-то знал, – повторял Джордж, поспешно добавляя: – А я не знаю. Ничего не знаю. Но даже если бы знал: Лео мой клиент, и я, скорее всего, не мог бы вам рассказать.

– Но ты не знаешь? – уточнила Мелоди, сама удивляясь, как ей удался тон, показавшийся безупречно едким и недоверчивым. Он был так безупречен, что она попробовала еще раз. – Ты не знаешь , – повторила она, на этот раз чересчур растягивая гласные.

И все-таки. Недурно.

– Не знаю. Клянусь, не знаю. Но, повторяю, Лео – мой клиент…

– Мы все понимаем обязательства юриста перед клиентом, Джордж, – сказал Джек. – Не надо повторять.

– Ну, тогда – со всем уважением – зачем вы пришли?

– Мы пришли, потому что о твоем кузене, нашем брате, строго говоря, ни слуху ни духу, – сказала Беа. – Он исчез, и это как минимум тревожно. Мы хотим выяснить, где он и все ли у него хорошо. А если ему нужна помощь?

Джордж отодвинул стул и сел.

– Слушайте, – сказал он, – я не думаю, что Лео нужна помощь.

– То есть ты знаешь, где он? – уточнил Джек.

– Не знаю. у меня есть подозрения. Я могу догадываться, учитывая то, что мне известно. Но я ничего точно не знаю.

– Тогда откуда ты знаешь, что ему не нужна помощь? – спросила Мелоди.

Джордж с усилием потер лицо ладонями, глубоко вдохнул, потом выдохнул.

– В свое время у Лео были деньги, о которых не знала Виктория. Счет на Больших Каймановых островах. Сразу скажу, я об этом знал не как адвокат. Он упомянул о счете много лет назад, когда только его открыл, и, в общем, я счел, что это неплохая мысль – с учетом того, как все пошло с Викторией, – придержать немного денег отдельно.

– И ты их скрыл во время развода? – спросил Джек.

– Я ничего не скрывал. Лео заполнил бланки по доходам, я спросил, все ли там честно, он сказал «да». Он не внес офшорный счет, а я не спрашивал.

– Сколько там денег? – ровным голосом спросил Джек.

– Не знаю, – сказал Джордж.

– Достаточно, чтобы все нам вернуть? – не успокаивался тот.

– В свое время, по-моему, было достаточно. Но сейчас? Кто знает. Это же Лео. Он мог все давно потратить.

– Или удвоить, – сказал Джек. – у него было достаточно денег, чтобы сбежать. Должна быть приличная сумма.

Джек раз за разом говорил себе, что у Лео где-то припрятаны деньги, но даже он был поражен.

– Я бы согласился с этой оценкой, – сказал Джордж. – Но могу только гадать, как и ты.

– Ты был прав, – кивнула Мелоди Джеку. – Ты все это время был прав.

– Какой бардак, – сказала Беа.

Пламы смотрели друг на друга в замешательстве, пытаясь осознать куда более значительное предательство, чем то, с которым имели дело всего несколько минут назад.

– Не понимаю, как это вышло, – сказала Мелоди.

– Это нетрудно, – ответил Джордж. – Кто угодно может открыть такой счет. Это совершенно законно…

– Я не про банки! – рявкнула Мелоди на Джорджа, и тот отшатнулся, словно она его ударила.

У Мелоди вытянулось лицо. Она заплакала. Беа налила всем воды. Несколько мучительных минут в комнате было слышно только, как Мелоди икала и сморкалась.

– Простите, – наконец сказала она. – Со мной все будет хорошо.