Шанель Клитон - Когда мы покинули Кубу

Ник, когда мы с ним спорим, тоже кое-чего не понимает. Для него политика – нечто внешнее. Его работа, но не он сам. А для меня политика – это не просто политика. Это глубоко личное дело.

В конце марта я вместе с родителями и Изабеллой иду на вечеринку, которую устраивает один из отцовских деловых партнеров. В этом году я с нетерпением жду конца сезона, когда все общество уедет на север, оставив нас в покое. В последнее время я бываю в свете гораздо реже, чем раньше, но слухи о нас с Ником все равно расползаются, и мне уже надоело повышенное внимание к моей персоне.

Ник в эти выходные остался в Вашингтоне, чтобы подготовиться к голосованию в сенате.

– Симпатичный браслетик, – говорит Изабелла (мы едем в машине, она сидит рядом со мной).

Наверное, глупо было под видом бижутерии надеть браслет, который Ник подарил мне на Рождество, но очень уж захотелось. С тех пор как мы стали реже видеться, я скучаю. Телефонные звонки – слабое утешение. Возможно, Ник прав: то, что мы друг другу недоговариваем, делает расстояние между нами непреодолимым.

– Новый? – спрашивает Изабелла громко, чтобы родители услышали.

В свое время в нашей детской этот прием часто использовался как инструмент мести или шантажа.

Я улыбаюсь, показывая полный рот зубов, готовых укусить:

– А ты вчера вечером куда-то ходила? Готова поспорить, что слышала на лестнице твои шаги.

В последнее время Изабелла стала очень неосторожна: то и дело ускользает из дома в неурочные часы, а делать это незаметно у нее получается гораздо хуже, чем у меня.

Она бросает мне сердитый взгляд, но о браслете больше не заговаривает. Теперь мы почти все время молчим, только мама изредка принимается щебетать о предстоящем празднике, но ей никто не отвечает. Отец безучастно сидит рядом с ней. После гибели моего брата он отдалился от семьи. Теперь его окружают одни женщины, и хотя он, я уверена, всех нас любит, наши дела ему неинтересны. Мы для него существа из загадочного мира, которых лучше предоставить самим себе.

Следуя моде, мы приезжаем с опозданием. Впрочем, так поступают все, и у входа в зал все равно получается затор.

– Прекрасно выглядишь.

Услышав знакомый голос, я поворачиваю голову, и светская улыбка на моем лице сменяется настоящей: передо мной одетый в смокинг Эдуардо.

Мы привычно целуемся, не касаясь губами щек.

– Не знала, что ты приедешь, – говорю я.

– Я и не собирался. Просто планы изменились.

– Тебя несколько месяцев не было видно.

Эдуардо улыбается.

– Скучала?

– Может быть, немножко, – поддразниваю его я. – Все в порядке? – Я подхожу к нему поближе и понижаю голос, чтобы нас не услышали.

Родителей и Изабеллу уже проглотила толпа, и мы с Эдуардо остались вдвоем, но я чувствую, что мать продолжает следить за каждым моим движением.

Эдуардо кивает.

– Где ты был?

– В Майами, – отвечает он, поколебавшись.

Мне вспоминаются слова Ника: «Ходят слухи об учениях летчиков в Майами…»

– Ты летишь на Кубу, – произношу я шепотом.

Эдуардо не отвечает. Его взгляд остановился на моем бриллиантовом браслете. Я сделала глупость, надев сегодня это украшение. Я сделала глупость, поддавшись эмоциям: тоске по Нику и желанию усилить связь между нами. Надо было оставить браслет дома, в шкатулке.

Я опускаю руку и делаю шаг назад. Эдуардо – шаг вперед. Он хватает мое запястье и, ощупывая камни, бормочет:

– О тебе все говорят.

Я отвожу взгляд и осматриваю зал: за нами действительно многие наблюдают. Может, мы с Эдуардо стоим слишком близко друг к другу и поэтому нас принимают за любовников? А вообще кому какое дело? Несмотря на его популярность у женщин, мы с ним оба занимаем в этих кругах не самое заметное положение. Нетрудно найти и более интересный повод для скандала.

– О чем ты… – Мой голос прерывается.

Люди не просто смотрят на Эдуардо и меня. Глядя на нас, они то и дело переводят взгляды на другую пару, а потом обратно, как будто следят за игрой в теннис.

Не удержавшись, я тоже поворачиваю голову и вижу в другом конце зала эффектную светловолосую дебютантку с красавцем женихом.

Ник замечает меня, и на его лице, сменяя друг друга, мелькают эмоции: чувство вины, растерянность… Наконец, он сердится при виде моей руки в руке Эдуардо.

Призвав на помощь все свое самообладание плюс все то, чему научил меня мистер Дуайер, я отвожу взгляд от Ника. С фальшивой улыбкой высоко поднимаю голову и выхожу на балкон подышать свежим воздухом под руку с Эдуардо.

Он не ошибся: мы действительно привлекли к себе всеобщее внимание. Какова бы ни была моя репутация до сих пор, сейчас от нее ничего не осталось.

Ник меня обманул.

Он говорил, что будет в Вашингтоне, что не сможет выбраться в Палм-Бич на эти выходные.

Ник меня обманул.

– Беатрис, – произносит Эдуардо сочувственно и встревоженно. – С тобой все в порядке?

– Да.

Со мной все будет в порядке.

Я знала: Ник не мой и когда-нибудь это случится. Знала, и тем не менее мне больно.

– О тебе все говорят, – снова начинает Эдуардо.

– Вижу.

Я сержусь не столько на Ника, сколько на себя. Нужно было это предвидеть, и я предвидела, но все равно заигралась. Его дом оказался для меня чем-то вроде песка, куда я прятала голову, вместо того чтобы вести себя по-настоящему осторожно.

– Слухи, которые о тебе ходят, это только слухи или нет?

Я отвечаю вопросом на вопрос:

– Что ты делал в Майами?

– Беатрис.

– Твой план с Кастро я поддерживаю. Другое – нет.

– Я думал, мы друзья. Я о тебе беспокоюсь.

– Если ты мне друг, то не расспрашивай меня о таких вещах.

– Я не хочу, чтобы ты пострадала.

– Со мной-то все в порядке, а вот что происходит в Майами?

– Какая же ты упрямая!

– Раньше ты считал это одной из моих притягательных сторон.

– Раньше я много чего считал.

– Так что там в Майами?

Сейчас не время сокрушаться о разбитом сердце.

– Ты ведь уже и так разнюхала, верно? – произносит Эдуардо слегка насмешливым тоном. – Птичка на хвосте принесла?

– Они готовят летчиков. Для вторжения на Кубу.

– Да.

– Ты один из этих летчиков?

Он смеется.

– Боже мой, нет. Слишком много чести.

– Но ты имеешь к этому отношение?

– Да. Как и твой мистер Дуайер.

– А Кеннеди? Полагаю, вы заручились его поддержкой?

Рейтинг популярности нового президента зашкаливает. Люди одобряют его решения, им симпатичен его образ – образ молодого идеалиста с красивой образованной женой и парой очаровательных детишек. Мне он тоже в общем-то нравится. Сам по себе идеализм обычно настораживает меня, но в политике Кеннеди также прослеживается здравая прагматическая нить, и это обнадеживает. К тому же американская машина устроена так, что глава государства вынужден считаться с людьми, подобными Дуайеру, а они смеются над идеалами и не боятся запачкать руки. Если президент не проявит в борьбе с Фиделем необходимой решимости, кто-нибудь из советников наверняка возьмет неприятную миссию на себя.