Шанель Клитон - Когда мы покинули Кубу

Дрожащей рукой я подношу к губам бокал и делаю глоток. Глаза прикованы к экрану. Когда президент говорит, что советские ракеты, установленные на Кубе, способны поразить и Флориду, и Вашингтон, холодок пробегает по моей спине. Кубинские военные базы подготовлены к нанесению ядерного удара по Соединенным Штатам и по другим странам мира.

В этой ситуации Фидель остается темной непредсказуемой фигурой. Ему как будто бы нравится сеять вокруг себя раздор и хаос. Какую цель он преследует, позволяя Советскому Союзу располагать такие объекты на заднем дворе Америки?

Советы разглагольствуют о том, как они якобы поддерживают Кубу: защищают беззащитную страну от военной мощи агрессивного соседа. Но на самом деле все это, несомненно, делается для того, чтобы подразнить американцев, посмеяться над ними. А Куба – просто удобный посредник, и не важно, сколько человеческих жизней повиснет на волоске.

И все-таки, когда Кеннеди осуждает Советский Союз за вмешательство в дела других государств, я не могу не думать о том, как ведут себя Соединенные Штаты и в какой степени Куба обязана им своим теперешним положением. Не только ли в том различие между двумя державами, что Москва действует дерзко, открыто пренебрегая мнением международной общественности, а Вашингтон – тайно, при помощи ЦРУ и других подобных организаций, и это позволяет ему сохранять моральный авторитет на мировой арене?

Лично я не вижу между этими политиками принципиальной разницы, и сейчас мне даже стыдно за мою связь с американской разведкой. Может быть, я должна считать себя соучастницей всего того, в чем повинны Соединенные Штаты? Иногда необходимость и отчаяние так меняют наш нравственный облик, что мы сами себя не узнаем.

По словам президента, все суда, плывущие на Кубу с оружием на борту, Америка будет подвергать карантину и отправлять обратно. (К счастью, он обещает не препятствовать кубинцам в получении гуманитарных грузов.) Позиция Вашингтона такова, что ядерный удар, нанесенный с территории Кубы по какой бы то ни было стране, является актом агрессии против США. Поэтому принято решение об укреплении военной базы в Гуантанамо. Оттуда эвакуируются жители, все приводится в состояние готовности к войне.

Кеннеди обращается к Организации американских государств с призывом воспринимать создавшуюся ситуацию как угрозу для всего полушария и к Совету Безопасности ООН с просьбой об экстренном совещании с целью принятия резолюции о вывозе ядерного вооружения с территории Кубы как об условии снятия карантина. Заключительные слова американского президента, адресованные Хрущеву и всему мировому сообществу, звучат решительно и свидетельствуют о твердом стремлении предотвратить войну. Но, опять же, образ доблестного американского президента, борющегося за мир во всем мире и экспортирующего демократию, плохо вяжется с тем образом США, который сложился у меня на основании моего жизненного опыта. Эта страна помогала Батисте, закрывая глаза на то, как он угнетает кубинское население.

Из всей речи Кеннеди я особенно болезненно восприняла слова, обращенные к кубинцам, которые будут слушать радиопередачу по секретному каналу. Каково сейчас моим соотечественникам, снова страдающим от прихотей двух противоборствующих держав? Кеннеди говорит, что американский народ глубоко скорбит о том, чем обернулась революция. В этот момент я вспоминаю о лжесудах и расстрелах, о семьях, разрушенных насилием. Мне не нужны соболезнования президента. Они не вернут к жизни моего брата, не спасут мужчин и женщин, погубленных политиками. Сейчас нам нужны не слова, а поступки. Американцы всегда готовы действовать, если затрагиваются их собственные интересы, но не выказывают такой прыти, когда в опасности кто-то другой.

Я думала, любовь к Кубе – это то, что будет мучить меня сильнее всего. Но, как оказалось, носить в себе гнев еще тяжелее, а избавиться от него невозможно. У любви бывают приливы, бывают отливы. Иногда она отступает, и ты слышишь только ее приглушенный рокот. Злоба же вонзает в твою душу когти и не отпускает тебя.

Вдруг я чувствую, что с меня достаточно. Не могу больше терпеть. Я встаю с элегантного дивана и выключаю телевизор.

Я просыпаюсь от поцелуя в щеку. Ник гладит меня по голове. Мне нужно несколько секунд, чтобы адаптироваться к окружению: подо мной кожаный диван, на мне шерстяной плед, в вашингтонской квартире Ника темно и тихо, пахнет его одеколоном с нотками сандала и апельсина.

Я резко сажусь и хватаю знакомую руку: ощупываю запястье, чувствую тонкие волоски, поднимаюсь выше. Ник без пиджака, рукава рубашки закатаны.

– Который час? – спрашиваю я и, найдя в темноте лампу, включаю свет.

– Поздно. Или рано – как посмотреть.

– У тебя усталый голос.

– Я действительно вымотался.

– Могу я чем-то помочь?

– Просто побудь со мной.

Ник берет меня на руки и поднимает с дивана. Мои пальцы перебирают его волосы, губы целуют его губы. В спальне, лежа на мягком матрасе, я вдыхаю запах простынь, который кажется мне таким знакомым, что хочется заплакать.

Я зла на окружающий мир, я испугана, я ужасно скучала по Нику. Сейчас эти три чувства тянут меня в разные стороны, грозя разорвать. Логика и сердце, дорогие мне люди и моя родина – я не знаю, чему и кому отдать предпочтение.

– Я люблю тебя, – шепчет Ник, задевая губами мочку моего уха. – Очень сильно.

В неподвижной темноте ночи, когда ядерная война стучится в дверь нашего убежища, я наконец-то отваживаюсь озвучить то, что так долго чувствовала:

– Я тоже тебя люблю.

Несмотря на безумие окружающего мира, в джорджтаунской квартире Ника мы налаживаем нечто напоминающее размеренную семейную жизнь. После обращения Кеннеди к населению Ник целыми днями работает со своими коллегами-сенаторами, с президентом и советниками, а к ночи возвращается домой уставший и взволнованный. Едим мы очень поздно, за столом разговариваем о политике.

После одного из полуночных ужинов я усаживаюсь в гостиной на диван с бокалом вина и, сделав глоток, спрашиваю:

– Как сейчас Кеннеди?

– Осторожен… – Ник качает головой. – Сейчас нам нужно рассуждать спокойно и хладнокровно. Президент это понимает. Он знает, как много поставлено на карту и во что нам обойдется неверное решение. Он за блокаду. Надеется таким образом выиграть время.

Переговоры легли тяжелым грузом на плечи Ника и других политиков, пытающихся решить проблему дипломатическим путем. Захотят ли Кастро и Хрущев проявить здравомыслие – пока вопрос.

– А как ты?

Я целую Ника в щеку и, обвив руками широкие плечи, прижимаюсь к нему; моя грудь чувствует его сердцебиение.