Шанель Клитон - Когда мы покинули Кубу

– Устал, черт возьми, ужасно устал.

Я забираю у него стакан скотча и ставлю на журнальный столик, а потом тянусь к галстуку и расслабляю узел. Положив голову мне на колени, Ник смотрит в потолок. Зубы стиснуты. Напряженные мышцы плеч, которые я массирую, говорят о бремени навалившихся забот.

Я тоже плохо помню, каково это – чувствовать под ногами твердую землю.

Теперь я каждый день разговариваю с Элизой. Она рассказывает, что в школе Марию учат падать на землю и прятать голову, поджимая руки и ноги. Родители напуганы. Это так нам знакомо – всепроникающее чувство незащищенности, страх перед будущим.

В газетах пишут о нехватке товаров, вызванной тем, что население делает запасы. Washington Post описывает политический климат в столице: многие мужчины и женщины трудятся до ночи, как Ник, после формального окончания рабочего дня в учреждениях еще долго горит свет.

Поговаривают, что люди уезжают из Вашингтона, тем не менее жизнь вроде бы идет своим чередом. Проводив Ника на службу рано утром, еще затемно, я выхожу прогуляться и с удивлением наблюдаю за жителями города, спешащими на работу и в школу, как обычно – невзирая на опасность, нависшую над нами и грозящую в любой момент погубить мир. Деловитость вашингтонцев отчасти утешает: приятно видеть, что люди продолжают исполнять свои обязанности и даже стараются чему-то радоваться.

Из Лондона ничего не слышно. ЦРУ молчит. Вдобавок ко всем моим тревогам меня угнетает еще и неясность последствий того выстрела в моей квартире. С Ником мы о Рамоне не говорим. Ник сейчас весь мир держит на своих плечах – этого вполне достаточно.

А меня мучают ночные кошмары. Иногда мне снится мертвое тело моего брата, иногда – Рамона. Вероятно, он тоже был чьим-то братом или дорогим другом. Значит, убив его, я стала для кого-то тем же, кем Фидель стал для меня?

Веки Ника вздрагивают, глаза открываются и пристально смотрят, на губах легкая улыбка. Я тоже улыбаюсь.

– Ты же вроде бы устал?

– Не настолько.

Я снимаю с него галстук и начинаю расстегивать рубашку. Он вздыхает, чувствуя, как мои пальцы спускаются по его животу.

Сейчас он весь мой – со своими тревогами и болями, которые я стараюсь унять. Наверное, все это не должно слишком обнадеживать меня, но в преддверии конца света ложные посулы такого рода не кажутся тем, чего надо бояться.

Я заплачу по счету, когда придет время, ну а пока не жалею ни о едином моменте, проведенном вместе с Ником.

После обращения президента к гражданам прошло четыре дня. Четыре дня я с тревогой думала о том, уступит ли Советский Союз требованиям Кеннеди и вывезет ли ракеты, получу ли я известия от ЦРУ, помог ли им микрофильм, который я послала, и не явится ли в квартиру Ника полиция, чтобы меня арестовать.

Хотя война пока не началась, мы все ощущаем ее угрозу. Ник туманно упоминает о заседаниях исполнительного комитета Совета государственной безопасности и о переговорах с Советами. Но вообще мир, в котором он сейчас живет, для меня недоступен. Мне остается лишь смотреть, как дорого ему обходится жизнь в этом мире.

Пока он на работе, я тоже стараюсь себя чем-то занять. И все-таки слушать лекции в университете было несравнимо лучше, чем сидеть дома и ждать возвращения мужчины с работы. С ним вдвоем я бываю так счастлива, как, пожалуй, не была еще никогда, но в его отсутствие я остаюсь наедине со своими мыслями, и меня начинают одолевать сомнения.

С одной стороны, это глупо – в нынешней ситуации беспокоиться из-за житейских проблем, с другой – я не могу не беспокоиться, хоть и стараюсь запирать свои тревоги внутри себя. (Нику сейчас точно не до проблем наших взаимоотношений, и я стараюсь его ими не загружать.)

А сама все-таки переживаю.

Я не из тех женщин, которые довольствуются местом на периферии жизни мужчины (если такие вообще есть), и неопределенность нашего совместного будущего давит на меня сильнее, чем я ожидала. Неясность моей собственной судьбы тоже не радует. Моя нынешняя жизнь в Вашингтоне – это же не навсегда.

В декабре общество переместится на юг, в Палм-Бич. Вернется ли Ник в свой просторный дом на берегу, и если да, то ехать ли мне с ним? Если поеду, то смогу ли повидать сестер? Я очень скучаю по Элизе и Марии, немного даже по Изабелле, но родители – это другое дело. Простить мать я по-прежнему не могу: прошедшее время не притупило моей обиды.

Я поворачиваю на улицу, где стоит кирпичный таунхаус Ника, и, улыбнувшись прохожему, перехватываю из руки в руку сумку с продуктами. Не знаю, когда Ник вернется сегодня со своих совещаний. В любом случае ужин будет его ждать. Мои кулинарные навыки пока далеко не выдающиеся, и тем не менее я превратилась в домохозяйку, которой никогда не хотела быть.

Выуживая из сумочки ключи, которые Ник мне дал, я подхожу к дому. Потом поднимаю глаза и вижу человека, сидящего на ступеньках крыльца. В руке шляпа, лицо определенно знакомое.

Как я и предполагала, искать ЦРУ не пришлось.

Они нашли меня сами.

Обмениваться с мистером Дуайером любезностями не имеет смысла, да и не хочется. Мы формально здороваемся друг с другом, и он ждет, пока я слегка подрагивающей рукой открываю тяжелую деревянную дверь. Потом проходит за мной. Я ставлю сумки на круглый столик в передней.

– Думаю, вы представляете себе, как я удивился, узнав, что вы в Вашингтоне, проживаете в квартире нашего уважаемого и добродетельного молодого сенатора, – тянет мистер Дуайер, закрыв дверь.

В его голосе не слышно и тени удивления, но меня это нисколько не смущает.

– Что случилось в Лондоне? Вы нашли…

– Труп, который лежал в вашей квартире? Да, нашли. К счастью для вас, мы избавились от него, прежде чем кто-нибудь успел заподозрить неладное. – Его взгляд заостряется. – Как именно вам удалось убить кубинского агента, прошедшего специальную подготовку?

– Сама не знаю, – отвечаю я честно. – Наверное, мне просто повезло.

– К тому же он, вероятно, не воспринимал вас всерьез.

– И это тоже. Вы получили посылку?

– Да.

– Почему связной не явился в парк?

– Международное положение не позволило.

– То, что произошло в моей квартире…

– Вы все сделали правильно.

– Я убила человека.

– Это прискорбно, но иногда случается. Насколько я понял из ваших отчетов, вы уверены, что он обманывал нас, работая на кубинцев, и что именно он сдал Клаудию.

– Я действительно так думала, однако не собрала никаких доказательств…

Мистер Дуайер фыркает.

– Доказательств? Мисс Перес, чем, по-вашему, мы занимаемся? В мире, в котором мы действуем, не дают ни признательных показаний, ни каких-либо гарантий. Мы делаем выводы, доверяя своему чутью, и стараемся извлекать максимум пользы из имеющейся информации. Вы сделали то, чего от вас ожидали. То, что было нужно. Материалы, которые вам передал советский полковник, в ближайшее время очень пригодятся. Я здесь не затем, чтобы обсуждать убийство Рамона Мартинеса. Тут обсуждать нечего.