Джеймс Макбрайд - Дьякон Кинг-Конг

«Мне бы самого себя в порядок привести, — подумал он. — Если уговорю ее до конца жизни убираться только у меня, может, тогда у меня будет шанс на счастье». Но с чего бы это ей будет интересно?

Он хлопнул дверью машины и направился к вагону, как раз когда оттуда вышел Томми Элефанти с руками в карманах. Катоха знал, что Элефанти засек его еще во время первого объезда.

— Что тебя привело в мой док, Катоха? — спросил Элефанти.

— Одиночество.

— Твое или мое?

— Ты-то не жалуйся, Томми. Ты хотя бы богатый.

Элефанти рассмеялся.

— Я прямо растрогался, Катох.

Пришла очередь Катохи рассмеяться.

К двери, где стоял Элефанти, — двери обычного размера, врезанной в стену железнодорожного вагона, — вели три самодельные ступени. Элефанти присел на верхней, над Катохой. Тот заметил, как Элефанти аккуратно прикрыл за собой дверь. Очевидно, решил Катоха, внутрь его не пригласят.

Элефанти словно прочел эту мысль.

— У меня там «феррари». — Он кивнул на дверь за спиной. — Показываю только ближайшим друзьям.

— Как она туда попала?

— Молитвы. И страховка. Хорошему католику больше ничего не нужно.

Катоха улыбнулся. Ему всегда нравился Томми Элефанти. Томми пошел в отца — только еще и разговаривал. Хоть старый Гвидо и помалкивал, в нем чувствовались хмурая доброта, честность и чувство юмора, которые Катоха, вопреки себе, ценил высоко. Теперь оба — коп внизу, гангстер наверху — смотрели на гавань, глядя, как чайки скользят над водой к статуе Свободы, сияющей в сумеречной дали.

— Двадцать лет прошло с тех пор, как я в последний раз примостил свой зад на этой ступеньке, — сказал Катоха.

— Я не знал, что ты вообще здесь сидел.

— В былые деньки я частенько беседовал с твоим отцом.

— Еще что придумаешь?

— Он даже пару раз превысил свой лимит на шесть слов в день. Я никогда не рассказывал историю о том, как мы с ним познакомились?

— Если такая история и есть, — сказал Элефанти, — то существует только твоя версия.

— Я шесть лет ходил в патруле, и вот наконец мне доверили мою первую машину. — Катоха усмехнулся. — Должно быть, году эдак в сорок восьмом. Пришла наводка, что старина Гвидо Элефанти, наш местный контрабандист, только что вышел из тюрьмы и уже принимает в своем вагоне поставку сигарет. В такую-то ночь, в такое-то время. Сам знаешь порядок: закупаешься сигаретами задешево в Северной Каролине. Снимаешь ярлыки. Клеишь новые. Продаешь с пятидесятипроцентной надбавкой.

— Вот, значит, как оно делается?

Катоха не обратил внимания и продолжил:

— Сюда послали отряд, чтобы прикрыть его лавочку. Видимо, надоел он им. А может, кого-то не подмазал. Как бы то ни было, нам дали три машины и сержанта. Время, должно быть, три-четыре утра. Влетели мы сюда с шашками наголо — сирены сверкают, шум стоит, все как положено. Я тогда был молодой и бестолковый. Весь из себя. После войны еще оставался порох в пороховницах. Машину опять же выдали. С «вишенкой», как она тогда называлась. В общем, я был горячий.

Вышибли мы дверь — и ничего. Темно. Гвидо, очевидно, у себя дома, десятый сон видит. Ну мы и ушли. Сперва отъехали две другие машины. Я уходил последним.

В те дни мы часто работали в одиночку. Вот я сажусь к себе в машину и тут вижу, как из дока выбегает парень. Не знаю, где он прятался. Даже не знаю, чего он побежал, но я решил, что явно от меня. И вот завожу патрульную машину, чтобы его поймать, но черт тебя дери — не заводится. Без шуток. Этому учат первым делом: «Не глуши мотор». И вот я, новичок, попал. Поэтому не сообщил по рации двум другим машинам, что у нас беглец. Взамен рванул за ним сам пешим ходом.

Он не тормозил, но и я тогда был молодой. Почти нагнал его у Ван Марл и Линдер, но тут у него вдруг открылось второе дыхание, он дернул и оторвался на несколько метров. На углу Слэг и Ван Марл я уже подбирался к нему. Тут посреди перекрестка этот говнюк оборачивается и достает пушку. Ни с того ни с сего. Берет меня на мушку.

И тут откуда ни возьмись грузовик — мчит на шестидесяти километрах. Бум — размазал его по перекрестку. Убил на месте.

Водитель сказал: «Я никого не видел. Никого».

И правда. Темно было. Парень выскочил на перекресток из ниоткуда. Водитель никак не мог его увидеть. Несчастный случай. И все так быстро.

Водитель без конца извинялся. Я сказал, что все в порядке. Да что там, я был ему благодарен. Короче, побежал к полицейскому телефону за углом, чтобы вызвать подмогу. Когда вернулся, грузовика уже след простыл. Нам оставалось только отскрести парня с земли и позвонить в морг.

Ну, где-то через полгода меня снова шлют сюда, говорят, прижали этого Гвидо за перевозку каких-то тракторов или чего-то похожего. Ну я снова несусь сюда, на этот раз один. Но вместо тракторов вижу здоровый экскаватор — вон там, где теперь твой склад. Эта махина роет землю, а за рулем в ней кто-то сидит. С одной здоровой рукой и одной здоровой ногой. Подхожу я поближе, заглядываю в кабину. А это тот самый водитель грузовика.

Я ему: «Да ты же тот самый водитель!»

Он даже бровью не повел. Сказал: «Я никого не видел. Если бы ты не заглушил мотор, ничего бы не случилось».

Катоха посмеялся.

— Кажется, это одна из двух-трех фраз, что Гвидо сказал мне за всю жизнь.

Элефанти пытался подавить улыбку, но ничего не смог с собой поделать.

— Мало святых начинают с хорошего, но все им заканчивают.

— Хочешь сказать, он был святым?

— Куда там. Но он никого не забывал. И был преданным. Святые — они же преданные?

— К слову о святых, — сказал Катоха. Показал на церковь Пяти Концов. — Знаешь там кого-нибудь?

— Вижу время от времени. Хорошие люди. Никого не трогают.

— Припоминаю, пару лет назад в этой гавани погибла женщина оттуда.

— Хорошая женщина. Решила искупаться. Впрочем, вполне могу ее понять.

— Это случилось уже после того, как меня перевели в «один-ноль-три» в Квинсе, — сказал Катоха.

— Я так и не слышал, чем кончилось это кино, — сказал Элефанти.

— Да плохо кончилось.

— Это почему же?

Катоха недолго помолчал.

— Через три месяца я выхожу на пенсию, Томми. Отстану наконец от тебя.

— И я тоже.

— Как это?

— Неважно. Тоже уйду к этому времени. Раньше, если получится. Продаю это местечко.

— У тебя проблемы?

— Нет. Ухожу на пенсию.

Эту новость Катоха переваривал долгую минуту. Оглянулся на Элефанти через плечо. Подмывало спросить: «С какой работы уходишь?» Он то и дело слышал, как преступники объявляют о том, что уходят. Но Элефанти был другим. Контрабандист, да. Умелый, да. Но скверный преступник? В этом Катоха уже сомневался. Элефанти суров, умен, непредсказуем. Никогда не перевозил одно и то же дважды за короткий срок. Вроде бы никогда не жадничал. Никогда не перевозил наркотики. Чтобы замести следы, держал склад и принимал обычные поставки. Подмазывал копов, как и все, но только ради выживания и — не мог не признать Катоха — приличным образом. Он умел учуять молодого голодного копа, а мог распознать и чистого. Никогда не подставлял копов и не давил на продажных. Редко просил об одолжениях. Для него это был просто бизнес. Ему хватало мозгов не подкупать Катоху или немногих чистых копов, которых Катоха знал в «семь-шесть». А это немало говорило об Элефанти.