Джеймс Макбрайд - Дьякон Кинг-Конг

— Теперь я понял, почему тогда хотел тебя убить, — сказал Пиджак. — Потому что твои родные выбрали для тебя неправедную жизнь. Я не хочу, чтобы ты закончил так же, как я или моя Хетти, утопившаяся с тоски. У меня уж пошли последние октябри жизни, мальчишка. Апрелей мне больше не светит. Так мне и надо, старому пьянице, — и тебе так и надо: умереть хорошим парнем, сильным, красивым и мозговитым, каким я тебя помню. Лучшим подающим в мире. Мальчишкой, способным пробить мячом путь на свободу из выгребной ямы, где нам приходится жить. Лучше помнить тебя таким, чем куском мусора, которым ты стал. Хорошая мечта. Старый пьяница вроде меня заслуживает такую мечту на излете своих дней. Потому что всю доброту в своей жизни я растратил так давно, что уже и забыл.

Он отпустил Димса и швырнул обратно на койку с такой силой, что его голова стукнулась об изголовье и Димс чуть снова не лишился сознания.

— Больше ко мне не подходи, — сказал Пиджак. — Подойдешь — умертвлю тебя на месте.

Марджори Дилэни, молодая ирландо-американка, работавшая на стойке в доме престарелых имени Брюстера в Бенсонхерсте, привыкла к разнообразию странных посетителей с дурацкими вопросами. Палитра из родителей, детей, родственников и старых друзей, заходивших в вестибюль, думая проникнуть в комнаты, а иногда и в карманы постоянных обитателей дома — престарелых, умирающих и без пяти минут мертвых, — варьировала от гангстеров до жалких нищих или бездомных детей. Марджори научилась относиться к этому с благодушием и немалой долей сострадания вопреки всему тому, на что насмотрелась. Но даже после трех лет на должности она оказалась не готова к престарелому черному джентльмену неприглядного вида, когда в тот день тот ворвался к ней в голубой форме нью-йоркского жилищного хозяйства.

На его лице застыла кривая усмешка. Казалось, он с трудом передвигал ноги. Обильно потел. Выглядел он, думала она, совершенно спятившим. Если бы не форма, она бы сразу попросила Мэла — охранника, который сидел возле двери и целыми днями либо читал «Дейли ньюс», либо дремал, — выставить старика восвояси. Но в жилхозяйстве работал ее дядя, и у него там были цветные друзья, так что она подпустила пришельца к стойке. Тот не торопился, сперва окинул взглядом вестибюль и, видимо, впечатлился.

— Я тут ищу сестру Пол, — пробормотал он.

— Как ее зовут?

— Пол, — сказал Пиджак. Он навалился на стойку для опоры. Голова раскалывалась от боли — это было необычно. Еще он выбился из сил — тоже необычно. Он не брал в рот ни капли с тех пор, как поговорил с Хетти четырнадцать часов назад — хотя казалось, что четырнадцать лет. Эффект воздержания был огромным. Он ослабел и не находил себе места, мучился животом и трясся, словно падал в кошмаре с утеса и завис в воздухе, все кувыркался и кувыркался — никакого дна, только падение вверх тормашками. Он пришел сюда сразу от Димса и Сосиски в больнице и не мог вспомнить, ни что им говорил, ни даже как добрался. Дом престарелых находился в пятнадцати кварталах от больницы, в близлежащем Боро-Парке. Обычно такое расстояние Пиджак преодолевал не моргнув и глазом. Но на сей раз пришлось несколько раз останавливаться — и чтобы отдохнуть, и чтобы спросить дорогу. В последний раз он спросил, стоя прямо перед нужным местом, причем белого мужчину, который просто показал Пиджаку за плечо, ругнулся под нос и ушел. Теперь же за стойкой перед ним предстала белая девушка с точно таким же выражением лица, как у сотрудников офиса соцслужбы в центре Бруклина, куда он ходил по поводу пенсии покойной жены. Тот же вид, раздраженные вопросы, нетерпение, требования документов со странными названиями, которых он в жизни не слышал, в окошко суют формы с заголовками, какие он не мог ни прочитать, ни понять; формы заявок, где требовались списки, даты рождения и еще больше бумажек, а отдельные формы требовали заполнить другие формы, и все казалось таким сложным, что могли бы уж сразу печатать на греческом, и весь сонм названий, стоило клеркам их произнести, растворялся в воздухе. Пиджак начисто забывал, что такое «Формальный список мест работы в течение жизни», как только эти слова слетали с губ клерка, а также куда с этим идти и зачем оно нужно, а значит, когда он выходил из дверей соцслужбы, на ходу бросая бумажки в урну, то был настолько обескуражен, что изо всех сил старался забыть произошедшее, а значит, все равно что и не приходил.

Сейчас он как будто снова оказался там.

— Это имя или фамилия? — уточнила Марджори за стойкой.

— Сестра Пол? Это имя.

— Разве это не мужское имя?

— Это не он. Это она.

Марджори усмехнулась.

— Женщина по имени Пол.

— Ну, никакого другого ее имени я в свое время не знал.

Марджори быстро пробежалась по списку имен на стойке.

— Здесь нет женщины по имени Пол.

— Я уверен, что она здесь. Пол. Сестра Пол.

— Во-первых, сэр, как я уже сказала, это мужское имя.

Пиджак, обливаясь потом, чувствовал слабость и раздражение. Он оглянулся через плечо и заметил на посту около двери беловолосого охранника. Охранник сложил газету. Второй раз Пиджака посетило необычное чувство: гнев, снова пересиленный страхом и уже вполне обычным ощущением полного непонимания и беспомощности. Ему не нравилось удаляться от Коз-Хаусес. Здесь, в Нью-Йорке, могло случиться что угодно.

Он повернулся обратно к Марджори.

— Мисс, на свете бывают женщины с мужскими именами.

— Да что вы, — сказала она, и ее усмешка стала шире.

— В прошлую среду сам видел, как женщина с мужским именем взяла на мушку трех мужиков. Одного насмерть убила, ей-богу. Вот ее звали Гарольдин. Злая не хуже мужика. Еще и красивая, как павлин со всеми перьями. Не человек, а зло, мужчина и женщина в одном флаконе. А имя — это ерунда.

Марджори подняла взгляд и увидела, как к ним подходит охранник Мэл.

— Что-нибудь случилось? — спросил он.

Пиджак увидел охранника и понял свою ошибку. Вот сейчас белые начнут подсчитывать пальцы на руках да ногах. В голове колотило так, что перед глазами плавали пятна. Он обратился к охраннику.

— Я пришел к сестре Пол, — сказал он. — Она из церкви.

— Откуда?

— Я не знаю, где ее родина.

— Родина? Она американка?

— А как же!

— Откуда вы ее знаете?

— А откуда люди друг друга знают? Где-то встречаются. Она из церкви.

— Какой церкви?

— Церковь Пять Концов. Я там дьякон.

— Вот как?

Пиджак терял терпение.

— Она каждую неделю шлет туда деньги в письмах! Кто станет слать письма каждую неделю? Даже счета за электричество не приходят каждую неделю!

Охранник посмотрел на него задумчиво.

— Сколько именно денег? — спросил он.

Пиджак чувствовал, как его гнев обрастает новыми, оголенными, ледяными гранями, каких он никогда еще не чувствовал. Он разговаривал с белым так, как не говорил с белыми ни разу за всю свою жизнь.