Джеймс Макбрайд - Дьякон Кинг-Конг

Понимаешь ли, в сороковых, когда появились мы, Коз был сплошь итальянским. Жилпроект отгрохали для итальянцев, чтоб они разгружали корабли в гавани. Когда мы приехали, там уже все умерло. Корабли ушли. Доки закрылись, а нас итальянцы не больно жаловали. Факт: нельзя было и пройти до центра по Сильвер-стрит. Либо садись на автобус или в метро, либо лови машину — своей ни у кого не было, — либо бегом беги. На Сильвер-стрит не выходили, коли зубы дороги, только когда час совсем поздний и денег на автобус нет.

Ну, нам-то хоть бы хны. На Юге приходилось и хужее. Сама я думала об итальянцах не больше, чем когда глядела на птичку, что крошки клюет.

По будням я работала у белой дамы на Коббл-Хилл. Однажды она устроила у себя прием, и я заработалась допоздна. Ну, холодно было, автобусы ходили редко, и домой я отправилась на своих двоих. Так случалось иногда в позднее время. По Сильвер-стрит я не пошла. Все больше окраиной. Спустилась по всей Ван-Марл, а как дошла до Слэг-стрит, повернула и шла домой вдоль гавани, где стоят заводы. Таким путем цветные добирались домой поздними вечерами.

Вот шла я той ночью по Ван-Марл — небось, как раз часа в три утра — и тут увидала за два или где-то три квартала, как бегут на меня два мужика. Белые. Очертя голову. Прямиком на меня. Один за другим.

Ну, я цветная, на улице темно, и я знаю: как паутинка ни совьется, а всех собак повесят на меня. Спряталась в подъезде и поджидала. Они пробежали прямо мимо меня. Первый — опрометью, а за ним второй не отстает. И вот тот-то второй — коп.

Когда они добрались до угла Ван-Марл и Слэг, первый останавливается на перекрестке, повертается и достает пистолет против второго, полицейского. Подловил его. Того гляди, снес бы копу голову.

И подумай ты, откуда ни возьмись принесся грузовик — и бум! Снес того малого на перекрестке. Хорошенько расплющил. Умертвил на месте. Тогда грузовик остановился, и все затихло.

Коп выбежал на улицу, смотрит на того с пистолетом. Он мертвее, чем вчерашнее спагетти. Тогда коп идет к водителю. Я слышу, как водитель ему: «Я никого не видел». Тогда коп говорит водителю: «Не уезжай. Я пошел звонить». Побежал в телефонную будку для полиции, за подмогой. Забежал за угол и пропал из виду.

Ну, тут мне пришло время уходить. Я давай из подъезда и ходу по тротуару мимо грузовика. Семеню себе, а тут малый из-за руля меня окрикивает: «Помогите, пожалуйста».

Я хотела идти дальше. Перепугалась. Это же не мое дело. Вот и прошла еще пару шагов. Но малый за рулем все умолял. Говорил «пожалуйста, пожалуйста, помогите», — не унимался.

Ну, видать, услышала я тогда Господа: «Иди и помоги ему. Вдруг он раненый или ушибленный». Тогда я подхожу к водителю и говорю: «Вы там ушиблены?»

Он оказался итальянец. Говорил с таким акцентом, что один дьявол разберет. Но суть его слов была такова: «У меня беда».

Я ему: «Вы ничего плохого не сделали. Тот субчик сам под колеса сиганул. Я все видела».

Он мне: «Не в том беда. Мне надо перегнать этот грузовик до дома. Я дам вам сотню долларов, ежели его перегоните ».

Тут сестра Пол замолкла и пожала плечами, словно извинялась за нелепую неурядицу, в которую влипла. Затем возраст взял свое, и она зевнула, но продолжила:

— Я всего лишь деревенская бабка. В городе долго не жила. Но неприятности чуяла. И сказала: «Вы уж езжайте себе, мистер. Я в ваши дела не лезу. Я ничего не видела. Иду себе домой в Коз-Хаусес, где проживаю. Всего вам хорошего».

Ну, я отворачиваюсь, а он все умоляет. Никак не пускал. Открывает дверцу и говорит: «Гляньте мне на ногу. Сломана».

Гляжу я. По всему видать, так он втопил педаль, что каким-то манером сломал себе правую ногу. Вся была перекошенная. И тогда он поднимает рукой левую ногу и показывает мне. Левую-то , что на сцеплении, ему вовсе рукой ворочать приходилось. Она была хромая. Он мне говорит: «У меня был инфаркт. Слушается только один бок. Не осталось ног, чтоб водить».

Я ему: «Ну, я вам своих ног одолжить никак не могу, мистер. Это божье дело — давать человеку ноги».

Он мне: «Пожалуйста. У меня жена и сын. Я вам дам сто долларов. Вам что, не нужно сто долларов?»

«Еще как надо, — говорю. — Но мне и на свободе хорошо. Вдобавок я стара. Я ничего быстрее мула водить не умею, мистер. В жизни не садилась в машину или грузовик».

Так уж он меня умолял да заклинал, Господи, что я и не знала, куда себя деть. Он был итальянец и на вид честный, хоть я только через слово понимала, что он говорил. Но он гнул свое: «Дам вам сотню долларов. Поведем грузовик вместе. Пожалуйста. На сей раз мне впаяют двадцать пять лет. У меня сын. Я и так его толком не видел».

Ну, моему папе дали срок, когда я была еще кнопкой. Он сел за то, что пытался собрать профсоюз издольщиков на моей родине в Алабаме. Я знаю, каково оно, расти без папы, когда он нужен. И все же не хотелось соглашаться. Я и так влезла одной ногой во все это уж тем, что беседовала с ним в три утра. Но я обратилась к Богу и услыхала, как Его глас велит: «Я буду хранить тебя в Своей ладони».

Я сказала: «Так и быть, мистер. Помогу я вам. Но денег не возьму. Если я и попаду в тюрьму, то уж лучше за то, что мне велел сделать Господь».

Ну, с божьей милостью как-то я этот грузовик сдвинула. Мой супруг, преподобный Чиксо, работал дальнобойщиком, и в Алабаме я часто видела, как он водит грузовик, вот и жала педали и вертела баранкой туда-сюда, как мне велел белый, а он сменял передачи, и эта штуковина у нас дергалась да ревела несколько кварталов, и недалеко, на Сильвер-стрит, он повернул ключ, заглушил мотор, и я помогла ему войти в дом. Там ждал другой итальянец, вышел, стал спрашивать: «Где ты был?» — и побег к грузовику, а потом из дома выбег второй, и они увезли грузовик, и больше я его не видела. Меж тем я помогла калеке добраться до порога. Здоровую ногу ему напрочь перекосило. Скверно ему тогда досталось.

Спустилась его жена, и он ей говорит: «Дай этой женщине сто долларов».

Я говорю: «Мне ваши деньги не нужны, мистер. Я иду домой. Я ничего не видела».

А он мне: «Что я могу для тебя сделать? Должен же я что-то сделать».

Я ему: «Ничего вы не должны. Я поступила, как велел Господь. Я сперва помолилась, и Господь сказал, что будет хранить меня в Своей ладони. Надеюсь, вас Он тоже хранит. И вашу жену. Просто, пожалуйста, никому не рассказывайте, что я сделала, — даже моему мужу, ежели встретите, а то живу я в Коз-Хаусес, и повстречать вы его можете, пока он проповедует на улицах». И на том ушла. Его жена мне и полсловечка не сказала. Ни слова. А если и сказала, я запамятовала. Просто ушла.

Ну, больше я его не видела, пока мы не взялись возводить церковь. Дело в том, что никто не хотел продавать нам землю. Денег мы скопили, всей церковью, но итальянцы и духу нашего там не желали. Всякий раз, как мы думали купить какое-нибудь здание, смотрели тут и там в газете и звонили, нам отвечали, что оно на продажу, а как видели нас вживую, заявляли: «Нет, мы передумали. Оно не на продажу». И штука-то в том, что доки закрывались, а итальянцы разъезжались кто куда. Но нам все равно ни в какую не продавали. Каждый сбывал с рук что мог, только дьявол денежки считал. Но наши доллары им были не по нутру. Ну, мы все спрашивали, спрашивали, и наконец кто-то сказал: «На Сильвер-стрит живет один, землю продает. Сидит в доке, в старом вагоне». И вот мы с супругом пошли и постучались. И кто же нам открыл, как не тот самый парень.