Пип Уильямс - Потерянные слова

Я подумала о том, что этот сундук был тоже Словарем. Только слова в нем были потерянные или забытые. У меня возникла одна мысль. Я хотела попросить у Лиззи карандаш, но знала, что она не ослушается папу. Тогда я огляделась по сторонам, пытаясь угадать, где она их может хранить.

Без Лиззи комната казалась незнакомой, как будто в ней жил кто-то другой. Я встала с пола и подошла к шкафу. У меня даже поднялось настроение, когда я увидела ее старое зимнее пальто, верхняя пуговица которого отличалась от остальных. В шкафу висело три передника и два платья. Одно из них — праздничное. Когда-то оно было изумрудным, но теперь ткань выгорела до цвета летней травы. Я провела по платью рукой и увидела вышивку там, где Лиззи распустила швы. В ящиках лежали белье, простыни, две шали и маленькая деревянная шкатулка. Я уже знала, что в ней находится. Совсем недавно миссис Баллард решила, что мне пора узнать про месячные, и Лиззи показала тряпочки и пояс, чтобы их удерживать. Мне не хотелось на них снова смотреть, поэтому я не стала трогать шкатулку и закрыла шкаф.

В комнате не было ни ящика с игрушками, ни книжной полки. На прикроватном столике лежал образец вышивки и стояла фотография матери Лиззи в простой деревянной рамке. Я получше рассмотрела ее: скромная молодая женщина, в простенькой шляпке и обычной одежде, с букетиком полевых цветов в руках. Лиззи была на нее похожа. За портретом лежала булавка для шляп, которую я нашла в сундуке.

Я опустилась на колени и заглянула под кровать. С одной стороны стояли зимние сапоги Лиззи, с другой — горшок и швейная шкатулка. Мой сундук жил посередине. На том месте, где он обычно стоял, не было пыли. Больше я ничего не нашла. Никаких карандашей. Ну конечно!

Сундук так и стоял на полу открытым, последнее слово лежало поверх всех остальных. Потом я посмотрела на булавку Лиззи на столике и вспомнила, какая она острая.

Словарь потерянных слов — я до вечера царапала эти слова на внутренней стороне крышки сундука. От напряжения болели руки. Игла сильно изогнулась, а бусинки блестели так же ярко, как в тот день, когда я нашла булавку.

Мне стало не по себе. Я попробовала выпрямить ее, но не смогла. Кончик настолько затупился, что не проколол бы даже войлок самой дешевой шляпы. Я обыскала комнату, но не нашла ничего, что могло бы выправить иглу. В конце концов я положила ее на пол рядом с прикроватным столиком. Пусть Лиззи думает, что булавка искривилась при падении.

Весь следующий год я держалась подальше от Скриптория. Лиззи забирала меня из школы Святого Варнавы, кормила обедом и отводила обратно. После школы я читала книги или занималась письмом в тени ясеня, за кухонным столом или в комнате Лиззи в зависимости от погоды. Я притворилась больной, когда праздновали выход второго тома, в который входили все слова на букву С , в том числе count и counted .

В день моего двенадцатилетия папа сам забрал меня из школы. Когда мы проходили через ворота Саннисайда, он взял меня за руку, и мы вместе пошли в Скрипторий. Там никого не было, кроме доктора Мюррея. Увидев нас, он подошел поприветствовать меня.

— С днем рождения, юная леди, — сказал он и серьезно посмотрел на меня поверх очков. — Тебе ведь двенадцать исполнилось?

Я кивнула, но его глаза по-прежнему изучали меня.

Мое дыхание сбилось. Мне хотелось убежать от его мыслей, но я была слишком большой, чтобы спрятаться под столом.

— Твой отец говорит, что ты хорошо учишься.

Я ничего не ответила, а доктор Мюррей указал на два готовых тома, стоявших за его письменным столом.

— Ты можешь пользоваться этими томами в любое время, когда тебе нужно. Если ты не будешь к ним обращаться, значит, мы стараемся напрасно. Слова на другие буквы станут доступны в отдельных брошюрах, как только мы их напечатаем. Кроме того, — он снова посмотрел на меня, — ты должна просить отца помочь тебе искать слова в ячейках. У тебя есть вопросы?

— Что значит обращаться ? — спросила я.

Доктор Мюррей улыбнулся и взглянул на папу.

— Давай вместе поищем значение этого слова, — предложил он.

Вместе с поздравительной открыткой Дитте прислала мне листок с одним словом, которое она сама назвала избыточным .

— Что значит избыточный ? — спросила я у папы, когда он надел шляпу.

— Лишний, — ответил он, — то, что тебе не нужно.

На листке было написано слово на букву B: brown [11] Коричневый, бурый. . Простое и скучное слово, на мой взгляд. Не потерянное, не брошенное, а просто избыточное. Скорее всего, папа написал Дитте о том, что я украла листочек из Скриптория. Тетино слово я положила в карман.

В школе я целый день думала о нем. Мои пальцы то и дело касались листочка, и мне бы хотелось, чтобы оно было более значимым, но выбросить я его не могла. Дитте назвала его избыточным. Наверное, мне нужно добавить его в список требований к листочкам для сундука, который придумала Лиззи.

После обеда я пришла в Саннисайд и сразу отправилась в ее комнату. Лиззи там не было, но она разрешала мне приходить туда в любое время. Я вытащила сундук из-под кровати и подняла крышку.

Лиззи вошла в комнату как раз в тот миг, когда я доставала листочек из кармана.

— Это подарок Дитте, — сразу объяснила я, чтобы она не хмурилась. — Тетя прислала мне его ко дню рождения.

Хмуриться Лиззи перестала, но потом она что-то увидела, и ее лицо застыло. Она смотрела на кривые буквы на внутренней стороне крышки сундука. Я вспомнила, с какой злостью царапала их — слепой и эгоистичной. Когда я повернулась к Лиззи, по ее щеке текла слеза.

Я чувствовала, как у меня в груди надувался шар, сдавливая внутренние органы, нужные для того, чтобы дышать и говорить. «Прости, прости, прости», — хотелось мне закричать, но я не могла издать ни звука. Лиззи подошла к столику и взяла булавку.

— Почему? — спросила она.

Тишина. Я не нашла слова, которые имели бы смысл.

— Что тут хоть написано? — спросила она. В ее голосе смешались гнев и разочарование. Я надеялась, что гнев победит, что меня отругают за ужасный поступок и после бури наступит штиль.

— «Словарь потерянных слов», — пролепетала я, не отрывая глаз от гвоздя в половице.

— «Словарь украденных слов» больше подходит.

Я подняла голову. Лиззи смотрела на булавку так, как будто в ней было что-то, чего она раньше не замечала. Нижняя губа у нее дрожала, как у младенца перед плачем. Когда мы встретились глазами, ее лицо сникло. Такой же взгляд был у папы в тот день, когда он поймал меня с поличным. Такой взгляд, как будто она узнала обо мне что-то неприятное. Значит, победил не гнев, а разочарование.

— Это всего лишь слова, Эсме.