Вера Богданова - Павел Чжан и прочие речные твари

Бетонная башня «Диюй» находилась в районе Чаоян, окруженная бульварами и парками в сереньком снегу. Здесь солнце проглядывало чаще – на зданиях работали большие вентиляторы. Они синхронно поворачивались, ловя направление ветра и сдувая гарь прочь. На крыше красовался бессменный символ «Диюя» и уже, наверное, Пекина – огромный глаз, ночью светивший, как прожектор. Такой же, но поменьше и хрустальный, стоял на стальной спирали перед лифтами на этаже, где Павлу предстояло работать, и был так подсвечен снизу, что резкие блики рассыпались по стенам. Твоя жизнь теперь не будет прежней, говорил он, заглядывая Павлу в душу. Больше ты не Шваль.

Жизнь и правда изменилась. У Павла даже появились приятели: тощий Ли Гоцзюнь и плотный коротышка Хун Янлин. Хун Янлин, ровесник Павла, походил на большого пухлощекого ребенка. Из его подбородка занозами торчала недобритая щетина, и Павлу хотелось выдернуть щипчиками эти волоски, сделать подбородок совершенно гладким. Хун Янлин очень интересовался русскими девушками: правда ли, что они стремительно полнеют после свадьбы, много пьют, неряшливы в быту? Вообще, в Пекине Павел у многих вызывал вопросы. Некоторые не могли понять, откуда он. Ты из Синьцзяна? Казахстана? Ты больше русский или китаец, Баолу? А девушки тебе какие больше нравятся: белые или азиатки? Сам Хун Янлин мечтал пощупать белые большие груди, завистливо вздыхал, когда Павел говорил о Соне, и всё порывался съездить в Россию. «Но холодно, – качал он головой. – Очень уж холодно у вас, даже самое ценное работать перестанет». Еще он почему-то восхищался, что у Павла свои палочки в футляре и он умеет ими есть. Это было оскорбительно.

Сорокалетний Ли Гоцзюнь о русских девушках не думал, он был женат и клял программу «каждой семье по три ребенка». У него дома жили дочь-подросток и два неугомонных спиногрыза, близнецы детсадовского возраста, которые страдали отитом, как по расписанию – переболел один, и тут же заболевал другой, из-за чего Ли Гоцзюнь не спал ночами и на работу приходил слегка растрепанный, иногда с пером из подушки в волосах, иногда с зубной пастой на шее. Еще у него была крикливая жена, из-за которой Ли Гоцзюнь не спал и днем в единственный выходной. «Потому я такой тощий, – говорил он. – Они меня сожрали».

Поселили Павла в бывшую квартиру его начальника, директора Син Вэя. Находилась она на третьем этаже панельки рядом с Ябаолу, такой же старой, как и прочие дома этого района, включая красные пяти- этажные коробки, все под снос в ближайшие четыре года. На потолке спальни дребезжал кондиционер, а стоя в центре кухни, можно было коснуться всех ее стен. В узком коридоре лежали вещи («Заберу через месяцок», – сказал директор Син), а в комнатах стояли аквариумы, бурчали аэраторы, рыбы пучили глаза на Павла. «Их тоже заберу попозже, как устроимся на новом месте. Ты их корми два раза в день, жратва у них вот здесь», – директор Син приподнял крышку пластикового контейнера, масса внутри беспрестанно шевелилась и блестела. Павел отвернулся, сглатывая тошноту. На подоконнике лежал окурок, пачка сигарет, журчала вода в унитазе с окаменелым налетом на стенках, кнопки «умного» сиденья были продавлены и, судя по всему, не работали. Зарешеченные окна выходили на «Коля аптека оптовых и розничных» – вывеска на русском, выше светились иероглифы. На косяке входной двери в квартиру потрепанная красно-золотая лента с пожеланиями всего самого лучшего, похоже, оставшаяся с прошлого Чуньцзе [24] Китайский Новый год. . Асфальт во дворе вместо голубей занимали рабочие, сидели на корточках и ели рис. Доска объявлений была сплошь заклеена сообщениями о распродажах и аренде торговой площади.

– Отличная квартира, хорошие соседи, знают русский. Ты же русский, хорошо тебе здесь будет, от сердца отрываю, – гордо сказал директор Син и оттопырил большой палец, показал Павлу «класс». Вообще, «класс» он показывал часто, будто ставил всем лайки.

Русских среди соседей, и правда, было много: учительница английского, модель, работавшая на вечеринках, официант, повар русского ресторана, два веселых студента из Иркутска.

Сам директор Син переехал в квартиру в новом комплексе рядом с офисом, а там была своя подземная парковка, система «умный дом», парк на территории и даже открытый бассейн с подогревом на двадцать пятом этаже, на длинном перешейке между башнями. Он всем рассказывал, что платит за содержание бассейна ежемесячно и поэтому будет плавать в нем каждый день, даже зимой. В офисе смеялись: сидишь вот, глядишь в окно, а там директор Син из принципа плывет и быстро-быстро вылезает из воды, чтоб ничего не отморозить.

Ту квартиру компания выписала Павлу как иностранному специалисту, сказал ему по секрету тощий Ли Гоцзюнь. Они с Павлом взяли жареную лапшу и запеченные в яйце креветки из фургона, что в обед приезжал ко входу в офис, и присели на бордюр, застелив его газетой. Ли Гоцзюнь сразу принялся за еду, держа картонный стакан у самого лица, чтобы не набрызгать на рубашку. Начальнику, сказал он, прожевав, надоело тесниться в двушке с женой и тещей, вот и поменялся с Павлом. А кто станет с ним спорить и ловить за руку? «И ты не лезь. Дай ему сохранить лицо, кивай, улыбайся, поздравляй с новосельем. Начнешь ссору – тебе самому только хуже будет».

У Павла это получалось плохо. Стоило ему увидеть директора Син Вэя, как портилось настроение и улыбаться ну никак не получалось. Но Ли Гоцзюнь был прав – что здесь поделаешь? Пришлось Павлу обустраиваться в душной квартирке рядом с аптекой. С другой стороны, не худший вариант, если подумать и сравнить с московской коммуналкой. Какая-никакая, а квартира в самом Пекине, не каждый может себе позволить. Ну и много места Павлу не требовалось. Неподалеку парк, в котором по утрам занимались тайцзи, а вечером в небе за прудом и чередой высоток был виден алый отсвет глаза с крыши здания «Диюй». К пруду Павел старался не подходить. Ему то и дело чудилось шевеление в темной, как мазут, воде, и во рту сразу появлялся привкус тины.

Работал Павел с девяти до девяти формально, а неформально зачастую оставался до полуночи. Сверхурочные ему не были в новинку, он привык к такому графику еще в России, но странным казалась неторопливость всего, что происходило в офисе. То, что Павел мог выполнить за два часа, а обычный сотрудник – за пять, коллеги в «Диюе» растягивали на целый день. С утра все выходили на тимбилдинг, выстраивались на крыше в лагерном порядке и хлопали-топали под общее тунц-тунц в наушниках и крики Син Вэя, а сияющий глаз приглядывал за ними сверху, вращаясь вокруг своей оси. Затем все возвращались в офис, неторопливо набирали текст и код, уходили на обед на час пораньше и на час позже возвращались, отдохнув в парке неподалеку. На перерывах много говорили по аркам, не включая беззвучный режим и не стесняясь, чем напоминали Лыкова. Сосед слева чихал, не прикрывая рот ладонью, и всегда ужасно пах, будто не мылся. Когда Павел намекнул ему на это, как он думал, прозрачно, сосед фыркнул: «Это вы, лаоваи [25] Лаовай (老外, кит. ) – иностранец. , потеете и воняете. Ты сам себя унюхал». Павел хотел его поправить: он же не лаовай, но после передумал.