Павел Назаров - Беглец в просторах Средней Азии

– Это уже было сделано несколько лет назад, – сказал я спокойно.

– Что? Как? Когда? Кем? – восклицали они, подпрыгивая от восторга.

– Если вы посетите контору генерал-губернатора и подымете архивные папки за 1883 год, вы найдете полное и детальное описание пути через Устюрт. Дорога была размечена генералом Черняевым (8) , когда он проехал через Устюрт в экипаже на коронацию Императора Александра III весной 83-го. За это безрассудство он был занесен правительством в ретирадный список (9) . Маршрут через Устюрт, дорога, места отдыха, колодцы – все описано подробно.

– Как благодарить вас за столь ценные сведения? – спросили они, изумленные моей откровенностью.

– Мы знаем, вы не возьмете денег, – продолжали они, – и ничего иного от Советского правительства; но посмотрите: эта коляска, – и они указали на окно, – и пара лошадей всегда будет в вашем распоряжении, если пожелаете куда-либо выехать.

«На охоту, например», – добавил один из них, зная мою слабость.

– Да неужели… но вы же знаете… эти лошади, весь этот выезд, все украдено, все обобществлено у г-жи Х., – прервал я поток их благодарностей.

Мой ответ так обескуражил их, что, поспешно распрощавшись, они исчезли.

Ранним утром следующего дня из моего дома вышли двое. Один из них, бухарский еврей с серой бородой и в грязном кафтане, другой, ещё грязнее, – «товарищ» в черной рубашке и кожаной шляпе. Первый был капитаном гвардейского полка, грузин; следовал он в Бухару и дальше через пустыню в штаб Британско-Индийского контингента. Второй – полковник артиллерии, прошедший всю войну на германском и австрийском фронтах – следовал в северном направлении, в расположение частей атамана Дутова.

Ставка большевиков на Устюрт была проиграна, т. к. прежде чем могла осуществиться их «научная экспедиция», пароход «Скобелев», который был переоснащен в крейсер англичанами, занявшими Баку, вошел в залив Мертвый Кутук, а оренбургские казаки атамана Дутова выдвинулись с севера к Устюрту. Туркестанская Республика Рабочих и Крестьян оказалась отрезанной от остального большевистского мира и вынуждена была опираться на собственные ресурсы.

Двумя месяцами позже, в один из октябрьских вечеров я спокойно отдыхал дома в своем кабинете после удачной дневной охоты на фазана, когда к парадной лестнице подкатил автомобиль. Откуда выпрыгнули шестеро с винтовками, облаченные опять-таки с головы до ног в униформу из черной кожи. Их визита я не ожидал, но тут же стрелой рванулся через веранду в сад. До того как они вошли в комнату, я уже успел проскользнуть сквозь ограду в сад моих соседей и исчез бесследно.

Однако спустя пару дней, когда, отыскивая для себя лучшее место, где мог бы спрятаться, я вынужден был пересечь один довольно открытый участок в туземном квартале Ташкента. И тут заметил двоих мужчин, одетых в белые туники, сидевших на ступенях старой мечети. Они оказались агентами всемогущественной ЧК.

В мгновение ока я был арестован. Четыре револьвера были приставлены к моей голове. Оба негодяя имели по паре револьверов, и были удивлены, когда не обнаружили у меня при обыске никакого оружия.

Один из них, клоун из местного цирка, был уполномочен от имени Революционного Правительства рабочих и крестьян арестовывать, заключать в тюрьму и допрашивать каждого по своему собственному усмотрению, а также производить домашние обыски и ублажать себя собственностью граждан сообразно своим пожеланиям. Другой, подручный из местной галантерейной лавки, едва умевший читать и писать, являл собой Революционное Карающее Правосудие. Такова была Великая хартия вольностей граждан «самой свободной Советской республики».

Шестеро членов ЧК допрашивали меня, и каждый, задавая вопросы, наводил на меня дуло своего револьвера. Всякий норовился приложить его к моему виску и угрожал пристрелить, если не выложу им всей правды.

Было ясно, что мне не удастся выбраться живым из когтей ЧК, но вид этих шестерых мерзавцев с их револьверами, наведенными на голову безоружного, был настолько смешон и глуп, что я не смог сдержать улыбки.

– Что? Вы ещё улыбаетесь? – спросило Карающее Правосудие. – А не боитесь, что пристрелим?

– Отнюдь, – отвечал я спокойно, – вы устроили такой дивный социалистический рай, что теперь грош цена человеческой жизни.

Не ожидая такой оценки «созидательного социализма», Карающее Правосудие было крайне обескуражено.

В качестве одного из документов, предъявленных мне в качестве доказательств моей вины, было перехваченное большевиками письмо полковника П. Г. Корнилова, брата известного генерала (10) . Письмо должен был передать мне посыльный. Совместно нам предстояло снарядить группу офицеров для командования контингентом туземной кавалерии в Фергане с целью обеспечения дальнейших действий против большевиков. И, несмотря на мои неоднократные требования ничего не передавать в письменном виде, скрупулезная почтительность несчастного Корнилова вынудила его выслать мне детальный отчет о его издержках и действиях, в надежде, что посыльному удастся пробиться через горы, не наткнувшись на большевистскую стражу. В своем письме, наряду с прочим, было написано: «Я передал капитану В. лопера (скакуна)».

У Карающего Правосудия не было ни малейшей идеи о том, что могли бы значить известные в отношении лошади слова «лопер», «пейсер» или «трипплер» (скакун, рысак, иноходец). Конечно же, они заподозрили в этой фразе скрытый намек на некий секрет или кодовое слово, а потому давили на меня из всех сил, дабы я раскрыл им тайный смысл загадочной фразы. Не добившись от меня ничего, они отправили меня вниз в подвал ЧК, который уже заслужил себе самую дурную репутацию.

Несмотря на мой гнев и ненависть к этому отребью рода человеческого, такому чуждому нашему прекрасному Туркестану, который они захватили, а теперь тиранили, я не лишился чувства голода. Время было позднее, и я все больше и больше становился озабоченным мыслями о еде.

Окно камеры, закрытое решеткой из стальных прутьев, было высоко, и в тот момент, когда я печально взирал на него, размышляя, чем и когда удастся мне удовлетворить свой голод, услышал стук, и сквозь решетку на пол свалился маленький мешочек, а вслед за ним второй. Я взглянул наверх и встретил через решетку взгляд улыбающегося лица маленького киргизенка Керим-бея, который прислуживал в моей конюшне. Узун кулак, по-киргизски – «длинные уши», это своеобразное «радио» местных жителей, не теряло времени зря и сослужило мне хорошую службу. Неведомыми способами, иногда на огромные расстояния и с поразительной быстротой, новости распространялись среди киргизов быстрее, нежели телеграммы. Известие о моем аресте разнеслось с быстротою молнии, и друзья прислали мне из моего дома мешочки с пищей. Если бы они вздумали передать посылку через красных охранников, а не через окошко, сии последние наверняка сожрали бы все мои бутерброды и фрукты, ведь частной собственности большевики не признавали.