Адель - Хрущёвка

С Витасиком Ян знаком давно и в их знакомстве нет ни грамма того, что могло бы заинтересовать читателя. В тот будний день он безнадёжно колесил по квартире, из одной комнаты в другую, раздвигал горы мусора и отчаянно пытался найти чистый, нетронутый холст. Сперва Ян перевернул вверх дном мастерскую, следом он вытряхнул шкафы в спаленной комнате и заглянул под кровать. Но кроме старой палитры и кистей, он так ничего толком не обнаружил. Сплошной мусор злился Ян, и тогда он двинул в гостиную. Творческий беспорядок царил повсеместно, и не было, в квартире такого угла, кроме мастерской, где чистота и порядок нашли точку соприкосновения. Витасик по доброте душевной прибирался в доме неряшливого художника, но держать постоянный бардак в чистоте, это сродни безумию. Он решил между тем убраться в гостиной комнате и напрочь позабыл о хозяевах квартиры.

И получив, по темечку складным мольбертом Витасик опрокинул гору мусора и трижды пожалел, что сунул свой нос в эту никчёмную квартиру. Ян в конечном итоге повесил на него ярлык злостного грабителя и обещал вызвать стражей порядка – они пулей отправят последнего ворюгу на нары срок мотать. Витасик же в свою очередь напористо отрицал любую причастность к грабежам. Он и мухи не обидит! Расставив, всё точки над i, они в одночасье, без лишней суеты выяснили, кто есть кто, и что мы из себя представляем. В знак примирения, Ян написал портрет Витасика и в конечном итоге продал картину давнему коллекционеру современного искусства. Витасик ничего против картин не имел, но ему некуда было девать огромный холст. Не повесит же он его в квартире! Закадычными друзьями их точно не назовёшь, но если они и враждовали, то из рук вон плохо. Бывают, что человек тебе и ни друг, и ни враг, а нечто среднее. Вот и они друг другу, были нечто средним… Приятели. Ни больше, ни меньше…

***

Электрический будильник на прикроватной тумбе призвал Яна воспрянуть ото сна. Что он и сделал. На часах мерцала шестёрка. Довольно нетипичное время для художника его лет. Как правило, Ян обычно дрыхнет до полудня и, восставши ото сна, он на голодный желудок приступает к работе. Перекус Ян делает ровно в четыре часа полудня, ни секундой меньше, ни минутой больше. К тому времени его изголодавший желудок берётся издавать нелицеприятные для ушей звуки. И правду люди говорят, что волки в животе воют. Однако сегодня Ян проснулся с первыми петухами. За окном светало, и лучи раннего солнца мало-помалу наполняли квартиру редким золотом.

И прежде чем, разбить над чугунной сковородой три куриных яйца и добавить щепотку соли, Ян первым делом нащупал в недрах шкафа чёрный костюм с белым воротом и лакированные туфли. В последний раз Ян был при параде на музейной выставке в честь русского авангардизма и с тех пор костюм оставался в нетронутом виде. От пиджака до сих пор веяло унынием высокопоставленных лиц на вороте и неподдельной скукой в области плечевого шва.

Попутно замечу, что на лацкане чёрного пиджака отпечатался сигаретный окурок, упавший с балкона и для полноты всей картины на шлице рукава не хватало одной пуговицы. Но ничего страшного, Ян придумает, как ему скрыть подобного рода недуг. Ян художник! Весь быт его, вплоть до личной гигиены неопрятен до мозга костей, и сам он подчас забывает обрить густые баки на щеках. Ему не привыкать… Лакированные туфли Ян вынимал в прошлом году и отнюдь не ради того, чтобы впечатлить даму сердца. Он делал это ради искусства! И поставив на стол одну пару чёрных ботинок, Ян приступил к работе над очередной картиной – «Ешьте обувь! Братья!». Художник так и не успел воплотить новаторскую идею в конечный продукт. Ибо пропало желание. Не хватило сил.– Ибо запал упал об пол и погас!– именно эту фразу написал Ян на обратной стороне холста. И ради хохмы стоит добавить, что один из провинциальных музеев под Таганрогом с радостью взял под крыло уникальную картину молодого, но подающего большие надежды творца современного искусства.

И не пристало ему! Художнику первой величины приходить на званый ужин в драных лохмотьях. И чтобы хоть на десятую долю соответствовать образу успешного человека, сперва необходимо нагладить мятые брюки и снять с лацканов пиджака годовалую паутину. Ян раздобыл в кладовке старый утюг и до чопорной прямоты сгладил на чёрных брюках все неровности. Следом он взялся начищать гуталином лакированные ботинки и едва не протёр в них огромную дыру. Он надеялся очаровать семейство Бледных, в особенности Ингу и раскочегарить в ней любовные чувства. Ян не до конца сознавал причину, по вине которой сердце бьётся, словно боксёр на ринге, птицы в животе нарезают бесконечные круги, и широкие ладони потеют день ото дня. Нервы? Лихорадка!? И то и другое имеет место быть. Но в глубине души Ян истинно понимал, что его ранимое сердце пронзила любовь. Изначально он наивно полагал, что между ними исключительно деловые отношения. Только и всего… Но выяснилось, что Ян далеко не бессердечная машина с кистью в руках и палитрой на коленях, а человек способный любить и быть любимым. Он художник и будучи творцом, знает толк в неподдельной любви.

Ян подготовил костюм к выходу на свет и между тем налил себе чашечку крепкого кофе. Как пуля и автомат! Как стрела и амурная любовь! Кофе и сигареты – идеальное сочетание для тех, кто по жизни волк-одиночка и на досуге любит предаться долгим размышлениям о сущности бытия. На скорую руку Ян сварганил яичницу с жареной колбасой и приправил блюдо щепоткой соли. И чтобы уберечь время от условностей, он кушал прямо со сковороды. И на кой, спрашивается, горы посуды зазря марать. Чтобы отведать простой яичницы? Он, в конце концов, не устриц поедает за одним столом в кругу видных фигур, а обыденную яичницу.

Опорожнив чашку до самого дна, Ян провёл горбушкой чёрного хлеба по сковороде, размочил в остатках яичницы хрустящую корку, и покончил с приёмом пищи. Он швырнул грязную сковороду в умывальник и скрылся в соседней комнате. Сковороду он обязательно помоет, и вилку, и чашку, и горы немытых тарелок. Как только руки до посуды дойдут, так сразу! В квартире художник царил постоянный бардак и ему, как человеку занятому, попросту не хватало времени, чтобы привести жилище в относительный порядок. И похожая картина наблюдалась почти во всех комнатах, кроме мастерской – там витала сама чистота. За рабочим место Ян следил в оба глаза. Ибо негоже ему, творить высокое искусство в окружении пахучего мусора и горы объедков. Тут, как-никак, дело принципа.

Ян заехал в ванную комнату и принялся наводить праздничный марафет. Он сбрил жестковатую щетину недельной давности, снял густые бакенбарды и впервые за долгое время удосужился вымыть голову шампунем. Оказалось, что у него довольно пышная шевелюра и надо бы срочно наведаться в парикмахерскую, иначе хвостик отрастёт. Ян прождал в гостиной до самого вчера и не знал, чем себя занять. К мольберту прикасаться, настроение не лежало, а телевизор вещал сплошной бред. Так и просидел он в полном одиночестве до самого вечера. Только он и перекидной блокнот с карандашными набросками мифических существ, нечто вроде ходячего дерева, или умного в общении чиновника.