Адель - Хрущёвка

Несмотря на каждодневные боли, ей нравилось быть натурщицей. Хотя первые дни, она терпела множество неудобств в новой для себя роли. Ибо сидеть на протяжении долгих часов в положении смирно, не всем под силу. Как и было обещано, платил Ян вовремя и неприлично много для девочек её возраста. Однако Ян по собственным убеждениям, не платит девочкам, он платит исключительно натурщицам. И если работник к делу подходит крайне ответственно, то ему причитается удвоенная премия. На первых порах Ян старался не нагружать Ингу работой, поскольку знал, что эксплуатация детского труда карается по закону. И никакой интимной близости между ними не наблюдалось, чисто деловые отношения. Инга смотрела на него, перво-наперво как на закадычного друга, а Ян в свою очередь смотрел на неё, как на молодых лет натурщицу. Разница в возрасте значительно препятствует любви молодой натурщицы и художника. Правда, иногда Ян невольно представлял Ингу в подвенечном платье у алтаря. Но эти дурные мысли, не более чем детский лепет. И не секрет, что большинство мужчин при виде симпатичной нимфы пускают слюни, и представляет её в образе красавицы-жены.

За последний месяц Ян написал ровно три картины, это, кстати, на три больше, чем в прошлом и позапрошлом году. И в каждой из трёх картин, Инга играла ключевую роль. То она неделю держала яблоко в руке, то она делала вид, что занята уборкой по дому. И порой думалось, что проще на пятый этаж внести рояль, чем месяцами работать натурщицей. Боли в пояснице, в ногах, в руках, да в любой части тело, перестали восприниматься ей, как нечто из ряда вон выходящее. Вполне себе обыденные травмы и нет в них, чего-либо страшного – того, что могло бы порядком изувечить тело до безобразия. Инга приучила себя не обращать и грамма внимания на боли в спине, или в ногах. Второй месяц она работает натурщицей и терпит острые боли, несмотря ни на что.

И в который раз Инга позирует лёжа на советской кушетке и ждёт – не дождётся, пока Ян наконец-то допишет с неё очередную картину из серии: «Строгие черты лица…». И порой кажется, что Инга сроднилась с болотного цвета кушеткой, телом приросла к бархатной ткани, пустила корни в изящную обивку, и совсем позабыла, каково это, лежать на другом боку.

–Ян, что ты рисуешь?– любопытства ради, спросила Инга.

–Картине не рисуют, их пишут.– ответил Ян и между тем водил кистью по масляному холсту.

–Хорошо. Тогда, что ты пишешь?– Инга не переставала осыпать художника вопросами, однако Ян отвечал сухим молчанием.– Ну же! Поговори со мной, иначе я усну. Знал бы ты, каково это, работать натурщицей.

–Знала бы ты, каково это писать картины и платить натурщице за то, что она круглыми сутками дрыхнет на диване.– губы Ян расплылись в улыбке.

–Ты неисправимый грубиян! Тебе нет места, среди женщин. Ты их недостоин.

–А мне женщины ни к чему. Когда в руке моей лежит кисть, а перед глазами на складном мольберте чистый, будто снежная пелена холст, то большего мне и надо. Я по уши влюблён в искусство и ни одна плоть, даже самой изящной девицы на всём белом свете, не способна отбить у меня любовь к холсту.

–Ты хоть сам-то понимаешь, что ты, или кого ты там рисуешь на своих полотнах?– О творчестве Яна Микуленко натурщица Инга не имела ни малейшего понятия. Не понаслышке она знала, что Ян востребован, как художник и творец. И если в кругах ценителей современного искусство на картины молодого художника имеется большой спрос, то, стало быть, Ян рисует недурственно. Возможно в глазах молодой натурщицы, его картины, это ни, что иное, как сплошные геометрические фигуры, размытые очертания и попытка запечатлеть одним мазком целую эмоцию, но современное искусство думает иначе.

–Если я перестану понимать написанные мною картины, то спрос на них значительно упадёт. Я бы сказал, приравняется к нулю. Современное искусство, нынче подвержено тотальной критике. Уровень мышления многих диванных мыслителей, остановился в далёком 1812-м году, когда в приоритете у художников была великая живопись и неотразимые портреты. Но современное искусство, пришло на смену старому течению моды. Малевич со своим чёрным квадратом ознаменовал эпоху загадок и тайн. Теперь мало смотреть на картину и видеть в ней раскаты грома, или шторм на средиземном море. Теперь, чтобы по достоинству оценить картину, необходимо иметь абстрактное мышление. Понимаешь ли Инга, современный мир по горло сыт чудными портретами и пейзажами на огромных холстах. Искусству необходим был эффектный толчок, второе дыхание и тогда миру явился сам Казимир Малевич. Безусловно, я признаю величие картин Микеланджело, или Ван Гога, или других гениев мирового искусства. Но и в то же время, мне близок Сальвадор Дали, надо статься, главный сюрреалист двадцатого века. Современное искусство, это переход от большого, к широкому. Мало уметь рисовать на холсте снежную метелицу, кроме чудесных, пропитанных живописью мазков, необходимо кроме того придать картинам нечто новое. Современное искусство – это сплошное новаторство. И дошло до того, что люди перестали писать картины, теперь они рвут холсты, сжигают их и обливают томатным соусом в знак протеста. Современное искусство на корню изменило взгляды целых поколений, двадцатого и начала двадцать первого века. Люди, рождённые в пределах этого столетия, подчас забывают о простом. Они ищут смысл там, где его отродясь не бывало.

–Наверное, ты знаешь, о чём говоришь. Но я всё равно не понимаю твои картины. Они слишком просты. В них нет, ни образов, ни природы, ничего, что могло бы свести с ума целое поколение людей. Сплошные чёрточки, да кружочки.

–Вы слишком ограничены, чтобы понять моё искусство. Мои картины, огромны и каждый находит в нём что-то новое… Исключительное. Я не пишу на холсте раскаты грома, я хватаю со стола кисть и одним мазком на полотне, я дарую людям пищу для тяжеловесных размышлений. Я вижу портреты по-своему, и вместо плоти на советской кушетке, я нахожу неподдельную эмоцию Ваших тонких губ. Моя цель – заключить эмоцию, не в чертах лица, а в геометрической фигуре, или в размытых очертаниях. Для этого мне необходимы две вещи – это время и покорная натурщица. И если остановить время, я не способен, то в моих силах сделать Вам замечание. Перестаньте же, наконец, болтать!

–Эх… Вы неисправимый ворчун. И в картинах Ваших нет ничего особенного. – съязвила Инга.

–Всё! На сегодня хватит. Я сыт по горло. Мне нужен отдых. От Вас! И от всего, что с Вами связано! Увидимся завтра. И прошу не опаздывать. Писать по памяти, мне довольно трудно. Я должен видеть Ваши эмоции наглядно. Я ухожу.– Ян убрал с колен палитру, обеими руками схватился за колёса и с бутылкой красного вина скрылся на балконе.